Но разве есть выбор? Разве станет он меньшим куском дерьма, если ляжет рядом с ней и тоже отправится за Реку? Разве есть в этом смысл?
Тем не менее какая-то его часть считала, что именно так и должно поступить.
Трусливый подонок!
Пулий всхлипнул и встал, понимая, что, если промедлит хоть чуть-чуть, Перевозчик получит сегодня двух клиентов.
И тут Ива открыла глаза.
Ее веки разомкнулись совсем чуть-чуть: не больше чем до узких щелочек, но Пулий почувствовал на себе взгляд девушки. В нем не было ни осуждения, ни обиды. Она все понимала – и от этого становилось лишь хуже. Лучше бы она его крыла и проклинала на чем свет стоит.
На миг голова закружилась, и все происходящее: бессы, светящийся шар, чертова пустыня – все показалось призрачным и совсем нереальным, всего лишь длинным и тяжелым сном, как после излишка выпитого. Пулий зажмурился, надеясь, что, открыв глаза, увидит северные леса…
К сожалению, пейзаж вокруг не изменился, а умирающая Ива никуда не исчезла.
– Я… – Пулий запнулся, – хотел разведать дорогу.
Ива тихо закашляла, и он не сразу понял, что это смех.
– Ты паршивый лжец, легионер Пулий.
Сам не зная почему, он продолжал врать, не в силах остановиться.
– Я лишь посмотрю, что впереди и вернусь за тобой. Клянусь! А тебе… Тебе отдых нужен.
Ива подняла иссохшую руку, похожую на сломанную веточку с опавшими по осени листьями, призывая его замолчать. Пулий замер с открытым ртом. Сейчас она начнет бранить его. Называть подонком и трусом. А он и есть подонок и трус, что ж с того?
– Убей, – едва слышно сказала она. – Слышишь? Убей меня, говорю тебе, – добавила она чуть громче и ее темные брови сдвинулись к переносице. – Убей и захорони. Не хочу, чтобы меня жрали шакалы да воронье.
Пулий отшатнулся, словно его ударили. Лучше бы его ударили. Он отчаянно замотал головой, не в силах издать ни звука.
– Ты затащил меня сюда и должен мне хотя бы это! – слова Ивы ранили хуже всех побоев, что выпали на его долю за последнее время.
Она приподнялась на локтях. Взгляд девушки был неумолим. Сквозь потемневшую от солнца кожу вокруг ключиц и на плечах проступила сетка напряженных мышц.
Пулий снова замотал головой.
– Мы выберемся вместе, помнишь? – но даже ему самому было ясно, как беспомощно сейчас звучала эта фраза, сблизившая их.
Ива тяжело подобрала под себя ноги и села. Ее плечи ссутулились, и какое-то время она смотрела вниз, видимо, собираясь с духом. Пулию хотелось обнять ее и утешить, но он боялся прикоснуться к ней, так как не был уверен, что сможет потом отпустить.
Девушка подняла голову. На исхудалом и изможденном лице лишь глаза оставались живыми.
– Ты знаешь, что это ложь, – тихо, размеренно, словно втолковывая простую истину непослушному ребенку, сказала она.
Пулий сглотнул. Вернее – попытался. Губы прилипли к деснам.
– Ты больше не можешь нести меня, а я больше не могу идти, – спокойным тоном продолжила Ива. – Даже если ты вернешься за мной, скорее всего, к тому времени я уже буду мертва. Не отказывай мне в последней милости. Если я тебе хоть сколько-нибудь дорога, подари мне чистую смерть. Будь мужчиной.
Девушка замолчала и свесила голову. Речь отняла остатки сил.
Пулий по привычке вытер ладонь о край туники, хотя рука и так была совершенно сухой. Облизнул пересохшие губы, не сделав их хоть капельку влажнее.
Он оглянулся вокруг, в робкой надежде на малейшую помощь. А точнее сказать – на чудо. Вот, прямо сейчас из-за дальнего бархана появится всадник, возглавляющий караван. Или взгляд ухватится за зеленую капельку, которая окажется спасительным оазисом. Или внезапно небо заволочет тучами и пойдет дождь. Или…
Взгляд вернулся к поникшей девушке.
Нет. Ничего этого не произойдет. Не будет ни каравана, ни оазиса, ни дождя. Лишь солнце да проклятая Создателем пустыня без края и конца. Лишь пыль, песок да смерть.
Ива молчала в ожидании его решения. Пулий вспомнил ночные завывания хищников и представил, как звери набрасываются на девушку, разрывая плоть на части. Он должен сделать это. Да. Он должен.
Ладонь легла на рукоять гладиуса.
Пулий сделал шаг в сторону девушки, затем еще один. Идти было тяжелее, чем в лютую снежную бурю. Медленно занес меч – проклятый клинок весил как целый доспех в сборе.
Ива подняла глаза. Ему показалось, что уголки ее губ изогнулись в легкой улыбке.
– Спасибо, – прошептала она и наклонила голову, подставляя для удара шею.
Пулий снова попытался сглотнуть. Снова не получилось.
Дерьмо!
Он нацелил острие клинка в точку между шеей и ключицей. Сделать все быстро. Одним ударом. Он осторожно опустил меч к шее, примеряясь, и поднял его повыше: нужен хороший замах.
Пальцы занемели, а по спине поползли мурашки, несмотря на адское пекло.
«Ну же, давай», – обратился Пулий сам к себе, но упрямая рука отказывалась повиноваться.
Он еще раз примерился, опуская и поднимая меч. И еще раз.
Давай, трусливый ублюдок!
Ива, видимо, ощутила его нерешительность. Она повернула к нему лицо.
Ох, зачем же ты это сделала!
Ее серые глаза смотрели снизу-вверх одновременно с укором и нежностью. Пулий почувствовал, как земля уходит из-под ног. Все расплывалось, а проклятый меч стал весить в десять раз больше положенного. Пальцы разжались сами собой, и клинок выпал из онемевшей ладони.
– Дерьмо, – прошептал он и попятился.
Собственное тело показалось совершенно чужим. Будто кто-то другой приказал развернуться, а ноги, которые совсем недавно были едва-едва в состоянии просто идти, понесли прочь, как от стаи голодных волков.
Все вокруг превратилось в однородную серую дымку. Пулий бежал, не видя ничего перед собой. Чудом нога, попав в широкую трещину, не подвернулась. Проклятия Ивы, которые звучали где-то вдали, слились в один протяжный гул, и все же среди этого гула он отчетливо разобрал одно слово – «кхера». Пулий знал, что оно означает.
Трус.
И это слово придало ему сил. Он побежал быстрее, позабыв об усталости, голоде и жажде. Он ни о чем не думал, а просто бежал. Так, словно пытался скрыться от собственной трусости и беспомощности, словно пытался убежать от себя самого.
Когда уходишь от погони – твоей целью является спасение. Ты прилагаешь все силы, чтобы выжить. Продлить свое существование в этом мире хотя бы на день или даже на час. Каждый отвоеванный у судьбы миг – маленькая победа. Но, когда ты пытаешься бежать от самого себя, ты заранее обречен на проигрыш. Сколь быстро ни несли бы тебя ноги, как далеко бы ты ни забрался – безжалостное прошлое настигнет тебя.
Каждый миг отдаляет тебя от спасения, потому что обрести его можно лишь простив себя. Любые же попытки скинуть бремя ответственности за свои поступки обрекают на жизнь прошлым.
Пулий не знал, как долго бежал. Когда он пришел в себя, небо приобрело противный лиловый оттенок цвета свежего синяка, а солнце миновало зенит.
Он остановился. В голове гудело. Сердце колошматилось о ребра. Дыхание давалось с трудом, каждый обжигающий вдох причинял боль. Показалось, что под ногами мелькнула какая-то тень. Пулий задрал голову. Глаза щипало от пота, песка и зноя, но он разглядел силуэт черной птицы.
Стервятник явился по его душу. Этого не проведешь – падальщики смерть издалека чуют.
Тут же Пулий ощутил, что его тело плывет, словно по реке. Исчезла тяжесть, и ему показалось, что он летит. А в следующий миг – стукнулся затылком о каменистый грунт и голова наполнилась звоном.
Значит, так все закончится. Сдохнет один в безлюдной пустыне и станет кормом для пожирателей трупов. Стало страшно. Даже страшнее, чем в тот раз, когда Ива дала ему нож, и он готовился к схватке с бессом. Но он устал. Смертельно устал. Сил встать или хотя бы пошевелиться не осталось. Да и не заслуживает он лучшего конца. Не сделал он в жизни ничего такого, за что люди могли бы помянуть его, Пулия, добрым словом.
Спас сослуживцев?
Да ладно! Скорей всего, они сейчас мертвы. Те, кому повезло. Остальных же еще пытают дикари.