Сев в автобус, я сразу начал поспешно листать тетрадь Рындина. В них записаны его раздумья. Не так уж и мало. Подавляющее большинство людей такого не оставляют. Некогда. Надо зарабатывать на кусок хлеба или на ломоть ветчины. Или на серебряное ведерко с икрой плюс загородный особняк плюс круиз по Средиземноморью. У них тоже существуют мысли, но это скорее руководство по эксплуатации собственного мозга и тела, а также заповеди типа: «Сидеть лучше, чем стоять, а лежать лучше, чем сидеть.»
А Рындин вот оставил эссе. То есть, свой опыт. Опыт взаимоотношений с этим миром. Взаимоотношения его были непростыми. Особенно с людьми. Он со всеми ссорился. Вот, пожалуйста: «...оказывается, я обозвал Куренкова графоманом. Позвонил с развеселой вечеринки, велел срочно приезжать. А он отказался. Мне это очень не понравилось. Я сказал, что он скользкий тип и графоман. Мне это сам Куренков потом рассказал. Было чертовски неловко. Возможно, я ему еще что-то говорил в подобном ключе. А какие у меня были для этого основания? Он не гений, я не гений. Печатались вместе в коллективном сборнике да еще «пробили» по одной исчезающе тонкой книжечке мизерными тиражами. Счет равный. Если бы не одно маленькое «но» — Куренков на пять лет моложе меня. Так кто же больший графоман?»
Куренков, Куренков... Фамилия мне показалась знакомой.
«... с внешностью дитяти-злодея. Я наблюдал однажды за тем, как Куренков переходил улицу. Тонкие ножки даже по ровному месту словно бы через что-то переступают — щупают, пробуют. Очёчки поблескивают, глазки из-за них пытливо все и вся изучают.»
Однако! Отмечен был все же Рындин печатью таланта, не такой уж он графоман, каким себя считал. Я этого Куренкова считанные разы видел, а фамилию, кажется, только однажды слышал, но сразу узнал, вспомнил. Действительно, пытливо зрит на мир Куренков. Вот ведь Рындин — «через что-то переступают» — и сразу видится тип. Что называется, одним росчерком. Рындин пишет, что Куренков моложе его всего на пять лет, а мне он показался вообще почти что одногодком. Фольклор в данном случае гласит: «Маленькая собачка — до века щенок».
Таких дневниковых или, как их называют, фактографических данных в тетрадях Рындина было немного. В основном, он заносил туда свои замечания о разных явлениях абсурдной действительности, либо набрасывал сюжеты будущих рассказов. Подобные вещи сейчас интересовали меня во вторую очередь. Важны были сведения, относящиеся к Гладышеву, «Ониксу», «Рице». И вдруг я читаю: именно Куренков является директором малого предприятия «Рица»!
Что-то уж больно много с ответом сходится... Но это смотря с каким ответом. Если предположить, что Рындин, мягко говоря, не любил Гладышева и Куренкова каждого по отдельности и вместе взятых, как друзей и как дельцов «новой волны», почему и «бодал» их в своей статье, а они ему за это отомстили, то такая задачка подходит для учеников вспомогательной школы, то есть, умственно отсталых. Тем более, что метод, коим был устранен Рындин, ни для Гладышева и ни тем паче для Куренкова никак нельзя назвать характерным. Да и на роль управителя преступного синдиката Куренков не тянет, если верить характеристике, данной ему Рындиным: «Уж у этого истерия на бледном челе написана. При каждой встрече кормит меня историями то о встрече с профессором, который измерил его специальным инструментом и сказал, что соотношение параметров свидетельствует о гениальности, то о каких-то мифических друзьях в мифическом московском институте, занимающемся тотальным контролем над космическими вибрациями и выделением избранных среди хомо сапиенс. По каким критериям эта избранность определяется, господин Куренков не сообщил, но очень прозрачно намекнул, что сам он в избранные попал. Следствием успеха в тестировании на предмет определения суперменства и элитарности можно считать факт бесплатной выдачи ему, Куренкову, новых ботинок, кои он и продемонстрировал мне.» Тут уж я просто расхохотался. Нет, обладал все же Рындин даром уесть, подкусить. Надо же — ботинки в знак причисления к элите! Я верил, что так на самом деле и было, может, чуть-чуть Рындин только кислоты перебрал в своем изложении.
Вырисовывается, вырисовывается портрет антигероя Куренкова. Каждое лыко в строку: «Куренков долго говорил о космических пришельцах, каковыми являются, по его мнению, Гоголь и Лермонтов, особенно подчеркивал свою духовную связь с последним. Я намекнул ему, что к двадцати шести годам Лермонтов уже написал раз в сто больше, чем сорокалетний Куренков.»