Итак, он появился вместе с пятым или шестым явлением книги. А вместе с ним появились три слова: лоо, чжуд и нам-шэ. То есть, слова прозвучали скорее где-то внутри моего сознания, словно ветер нашептал. Я не придал им никакого значения, тем более, что первое мне было известно, как населенный пункт на побережье Черного моря, да еще какой населенный пункт... Вожделенное обиталище людей шустрых, деловых и бесстыдных, «воротил» и «цеховиков», спекулянтов и путан, воров и рекетиров.
Каково же было мое потрясение, когда через некоторое время я открыл для себя: по-тибетски «лоо» — холодный вихрь, становящийся все более холодным и все более стремительным по пути из Индии к Гималаям. "Теперь я знал, где искать! Перерыв массу литературы — а чем еще заниматься недавнему выпускнику университета, получающему символическую зарплату и просто кожей ощущающему желание начальства поменьше видеть его — я нашел значения второго и третьего слов: «чжуд» по тибетски означает тантру, название тайного учения, а «намшэ» — душу, дух.
Несомненно, случившееся можно было назвать неким прорывом. Во всяком случае, мои ощущения были схожи с теми, что я испытал во время болезни, когда мне явилась бабушка. Промежуток между этими событиями составлял около десяти лет, но я бы не стал утверждать, что между двумя «окнами» не существовало ни единого просвета. Все это время во мне происходили изменения.
Во-первых, выяснилось, что я не просто хорошо координирован, но координирован потрясающе, как выразился тренер по фехтованию — мой первый наставник в моем первом спортивном увлечении. А ведь раньше я не мог похвастаться ловкостью. Да и откуда ей взяться, ведь двигательные навыки закладываются у человека в возрасте лет до восьми, а я был тихим, робким, малоподвижным, «книжным», «домашним» с тех пор, как себя помнил. И вот в пятнадцать лет неожиданные проявления — молниеносной реакции, ловкости, быстроты. Словно меня в трехлетнем возрасте отдали в секцию акробатики или спортивных игр.
Во-вторых, у меня «прорезались» способности к точным наукам, особенно к математике. Раньше я одинаково хорошо успевал по всем предметам, что называется звезд с неба не хватал, но и троек тоже, а предпочтение отдавал тем наукам, которые принято называть гуманитарными. Но придя после каникул в восьмой класс, я поразил преподавательницу математики, к концу учебного года занял первое место в областной олимпиаде, а в девятом классе уже участвовал в республиканской. После окончания школы я поступил на мехмат университета, который закончил без «красного» диплома и не остался в аспирантуре только потому, что уже тогда старался избегать суеты.
Смысл своего существования я видел не в достижении видимого успеха. В конце концов, самой рациональной можно было тогда считать карьеру нашего соседа по площадке, шофера, возившего какого-то начальника, а в свободное время (которого у него было предостаточно) занимавшегося частным извозом и обретшего таким образом гараж с новенькими «Жигулями», просторный коттедж за городом, мебельные гарнитуры, видеотехнику и прочее.
Однако меня тоже можно было назвать существом алчущим, только в другом смысле, ибо я возжелал выведать (сколь наивно романтичен я все же был в ту пору) через своего нам-шэ сокровенные тайны боевого искусства тибетских лам. У здешних «учителей», в большинстве своем просто ловких шарлатанов, мне давно было нечему учиться. Хотя, этого человека в монашеской одежде с желтой накидкой, следовало называть не шифу, как зовут мастеров-наставников китайцы, а скорее чой-гэрганом — так по-тибетски называется учитель, помогающий монаху на дому изучать цаннид, «истинное свойство», буддийское вероучение и культовую практику.
С Рындиным я познакомился летом. Он занимался переводами с английского, поставляя фирме «Оникс» детективы, которые Гладышев исправно печатал и очень выгодно продавал.
Рындин был узкоплечим, сутуловатым, с небольшим брюшком, вечно лохматым, небритым, хмурым. Мне казалось, он должен был носить очки — они просто напрашивались в виде неотъемлемой детали, но, как выяснилось, зрение у Рындина было нормальным. От него частенько попахивало спиртным, когда я встречал его в офисе Гладышева, а встречал я его не реже раза в неделю. Вообще-то основное время он проводил у Канунникова, изможденного плешивого мужчины неопределенного возраста, служившего в «Ониксе» редактором. Из кабинета Канунникова во время визитов Рындина обычно доносились громкие крики, в иной тональности они не общались.