Увлажнившимися от гордости за себя глазами посмотрел на поэта и скользнул за дверь.
Лютиков усмехнулся.
Бездна показывала себя еще с одной и неожиданной стороны. На сцене вместо трагедии разыгрывалась оперетка.
Глава седьмая
— Ты меня, Лютик, сегодня вечером не жди, — муза Нинель смущенно посмотрела в сторону, и щечки ее явственно порозовели. — Нет, я про то, что тебе самому сегодня придется поработать. Я интересовалась, вечер будет замечательный, погода поэтическая, только вот я… — Она помялась и выдохнула: — Занята буду!
Ой подозрительно она себя сегодня вела! Ой подозрительно! Лютиков помрачнел.
— Постараюсь, — хмуро сказал он. — Над старыми стихами немного поработаю, посмотрю, что там можно сделать.
— Aгa, — явно обрадовалась муза. — Нет, Лютик, ты не думай… Ну, в общем, не свидание это, вот! Деловое мероприятие, понимаешь? Должна же я знать врага? Должна же его идеологию изучить? Кто-то из ваших. — Она на секунду наморщила лобик, засмеялась и беззаботно махнула рукой.
Глядя на нее, и Лютиков повеселел — ну что с такой возьмешь? Правда, веселье его долго не продлилось.
— Ну, в общем, кто-то сказал, чтобы успешно бороться с врагом, надо его изучать. Или что-то в этом роде… Меня бес один знакомый на дискотеку в Дит пригласил. Представляешь, Лютик, у них там праздник какой-то, не то День одержимости отмечают, или даже Пьяная неделя у них началась. Ты сам прикинь, столичная дискотека, Лютик, приглашенных — тьма! Говорят, сам Бегемот будет, этот… Процел, даже душка Абигор обещал быть. Ах, Лютик, он такой франт! По слухам, он даже пророчеством владеет. Вот бы послушать! Да ты не дуйся, Лютик, этот бес меня в жизни бы не пригласил, хотя мы с ним на одном факультете учимся! Только вот у него знакомая ламия приболела, вроде бы на Земле с одним красавчиком познакомилась, крови его в постели насосалась, а он накумаренный был обалденно, с такой дозой даже и не живут. Ламии это, конечно, по фигу, умереть-то она не умрет, а вот поваляться недельку ей придется. Ну, что ты молчишь, Лютик? Сердишься, да? Ну не злись. Я и так с тобой, как каторжница на галерах, — кружусь, руками машу, а что толку? Все равно ты все по-своему переделываешь!
Разрумянившаяся, смущенная муза вела себя как обычная земная девчонка, которой ужасно хотелось вкусить запретного. Подлетев ближе к Лютикову, муза чмокнула его в нос, звонко засмеялась и стрелой унеслась прочь, только белые крылышки за спиной затрепетали.
«Готовиться полетела, — уныло подумал Лютиков. — Где уж нам грешным, нам до этих небожителей, как живому провинциалу до столицы — идти и идти, и все степом… Шустры, однако, эти бесы. — Неожиданная неприязнь охватила поэта, и Лютиков не желал себе признаваться, что хорошо знает и понимает причину этой неприязни. — Кто им дал право на ихние шабаши наших музочек приглашать? Бог об этом не знает, знал бы, многим не поздоровилось бы!» У него еще и другие мысли были, куда хуже приведенных выше, и никто не знает, до каких мыслей дошел бы мучимый ревностью поэт, если бы посреди комнаты вновь не оказалась муза. Куда делся ее легкомысленный туалет! Теперь эта была девица из молодежной банды. Кожаные штаны туго обтягивали стройные ножки, черная жилетка открывала белый живот с глубоким пупком и выгодно подчеркивал бюст Нинель. Волосы ее были завязаны в конский хвост, а на щеки легкомысленной красотки был щедро затрачен румянец. Да и губной помады Нинель, судя по ее виду, тоже не жалела.
— Ну как? — спросила муза поэта. — Нет, ты на меня так, Лютик, не смотри. Ты понимать должен, я ведь не просто так это барахло натянула, я же для маскировки в ней собираюсь идти. Нет, ну ты сам прикинь, как бы я выглядела, если бы в своем обычном одеянии туда пошла? А так я даже на ламию похожа, правда? — Нинель хихикнула и быстроногой козочкой запрыгала по комнате, демонстрируя Лютикову свои ноготки, которые из-за затраченного на них лака казались кровавыми.
— Лучше бы ты мне вдохновение навевала, — вздохнул Лютиков. — Нет у меня никакого настроения, стихи писать. Да и о тебе беспокоюсь. Это же авантюра настоящая! Ну сама посуди, что тебе с бесами делать? Сама ведь знаешь, какие они грубые. Не дай Бог, случится что, тебя ведь там и защитить некому будет!
Муза остановилась, склонила головку и внимательно оглядела поэта. Никогда она еще так не смотрела.
— Ой, Лютик, — сказала она. — Да ты и в самом деле волнуешься? Как интересно! У меня еще так никогда не было! Нет, все-таки здорово, что я на распределении именно тебя выбрала!