Проехать предстояло почти четыреста километров. Преодолев половину пути, остановились на обочине, размялись — по очереди спустились к придорожной лесополосе. Потом выпили кофе, выкурили по сигарете. И, поменявшись местами, продолжили путешествие.
Спать совершенно не хотелось — тихая лунная ночь и отличная трасса располагали к разговору. Глядя на бегущее навстречу дорожное полотно, друзья негромко вспоминали молодость, службу в бригаде, последнюю операцию у села Итум-Кале… Так за беседой проскочили Батайск, въехали по мосту через Дон в Ростов и взяли курс на северо-запад — к Таганрогскому заливу.
По спящему приморскому городку колесили дольше часа — искали заученный наизусть Борькин адрес. Отыскав же, припарковали машину возле дома и решили вздремнуть прямо в салоне. Согласно строжайшим инструкциям подполковника ФСБ на глаза семейству Куценко попадаться не следовало, поэтому предстояло дожидаться утра и отловить сослуживца на улице…
Борьку они узнали сразу. Да и немудрено — такого спутать с кем-то трудно: рослый, плечистый, загорелый. Он мало изменился. Разве что раньше имел привычку стричься почти наголо, а теперь отрастил густую шевелюру. Спустившись с крыльца старого краснокирпичного одноэтажного домика, Куцый поглазел на чистое небо, сплюнул на тротуар и куда-то деловито зашагал…
Супрун просиял и открыл дверцу.
Серебров удержал:
— Давай, потихоньку за ним. Отъедем на пару кварталов, там и кликнем. А то, не дай бог, Мария в окно узреет…
«Десятка» медленно ехала в крайнем правом ряду. Посмеиваясь в предвкушении бурной встречи, приятели с интересом наблюдали за сослуживцем. Тот вышагивал своей размашистой походкой у самого края тротуара, размахивал похожими на грабли ручищами, изредка покачивался и пару раз запнулся о неровности бордюрного камня.
Скоро Илюха не выдержал: прибавил газу, нагнал товарища и дважды просигналил. Борька не отреагировал. Тогда Аркадий высунулся в окно и крикнул:
— Эй, дядя, угости импортной сигареткой!
— Иди, воруй!.. — не оборачиваясь, огрызнулся бывший морпех.
— Это вас, гражданин, в Америке научили так со старыми друзьями разговаривать?
Куценко остановился — точно наткнулся на невидимую стену и, прищурившись, подозрительно уставился на донимавших пассажиров «десятки». Через секунду расплылся в счастливой улыбке и, раскидав на два метра ручищи, бросился к ним.
— Садить, подкинем! — хохотнул Супрун. — Как жизнь-то, товарищ майор морской пехоты?
— Да как у Ленина!
— Это как?
— А-а!.. И жрать не дают, и не в землю не закапывают…
Упав на заднее сиденье, тот по очереди обнял приятелей и едва не прослезился от нахлынувших эмоций.
— Ну, братцы!.. Вы не представляете, как я рад! Я ж только на днях вспоминал нашу группу! Какими судьбами, парни? Проездом что ли?..
— Почему проездом? К тебе приехали.
— Вот молодцы! Ну, никак не ожидал такого сюрприза!..
— Ты сегодня работаешь? — перешел к делу Серебров.
— Работаю, — скривился Борис, почесав под майкой брюхо. — Попробую сейчас отпроситься у бригадира ради такого случая. Он мужик строгий, но с понятием.
— А где трудишься? Куда ехать-то?
Морпех махнул вперед:
— Прямо. Работаю в грузовом порту. Здесь все улицы ведут в порт.
Легковушка плавно тронулась и поехала на юго-восток.
— Молодцом, Борька — совсем не изменился! Даже седины в волосах не видать, — развернувшись на переднем сиденье, улыбался Аркадий.
— Да и вы, вроде, ничего — бодренькие. Хорошо там у вас на черноморском побережье! Чистый воздух, галечные пляжи, теплое море… Небось, каждый вечер на набережной пивко потягиваете?
— Почти угадал. А ты чего в Штатах-то не остался — жарко, или водка дорогая?..
— Не-е, водка дешевая; и не хуже нашей. К перекосу привыкнуть не смог.
— К чему?!
— Понимаешь… дороги у них хорошие, а дураков — семеро из восьми. Непривычно и непонятно это для русского человека.
— И какая тут связь? — не понимал майор.
— Ну, коль дороги хороши, так и дураков не должно быть! Согласен?
— А-а… Логично. Ну, прибился бы к нашим. Их там, говорят, жуть сколько.
— А ты бывал там? — усмехнулся Куценко. — Это здесь с нашим менталитетом все просто: случилась беда — зови друзей и сообща решай проблему. А там все по-другому. Все, понимаешь?! Встречаешься утром на работе с мужиками, они скалят в улыбке белые зубы, жмут краба, интересуются твоими делами… А на самом деле каждый за себя и плевать ему на соседа, на коллегу, на товарища. И даже на родственников! И большинство наших в этой уродской стране становятся такими же уродами. Прям болезнь какая-то заразная…
— Да-а… — качал головой Илюха, — у нас тут погрязнее, похолоднее, победнее, а все ж таки свое — родное.
— Это точно. Я как вернулся в Россию, так душой оттаял. И понял: больше отсюда — никуда!
Он и впрямь искренне радовался встрече: с лица не сходила улыбка, глаза горели. Однако кое-что Сереброва насторожило. Во-первых, вид его оказался не таким уж и свежим: изрядная щетина на щеках, красноватые глаза с темными кругами вокруг, грязные засаленные волосы. А во-вторых, едва тот уселся на заднее сиденье, как салон наполнился стойким запахом сурового перегара.
— Выходит, после возвращения жизнь наладилась? — осторожно поинтересовался он.
— Не сказал бы, — протяжно вздохнул Куценко. Радостная улыбка сменилась скепсисом, а затем и глубокой печалью: — С женой еще до отъезда в Штаты перестали понимать друг друга. Я же старше ее на семь лет и когда пришлось уволиться из армии, не стало ни приличного оклада, ни боевых, ни командировочных… Одна пенсия, которой едва хватало на оплату квартиры и обучения дочери. Ну и начались регулярные скандалы — чуть что, Машка орет: «Я не собираюсь записывать себя в старухи! Плевать мне на твой возраст, ранения и прочее! Семье нужны средства — устраивайся на три работы и паши с утра до ночи!..» Пришлось устроиться и пахать.
— И что же — не успокоилась? — оглянулся Илья.
— Где там!.. Бывало, принесешь неплохую премию или калым — так дня не проходит, как она уж все спустила: кофточки, юбочки, туфельки, сумочки… И опять в крик: «Денег в доме нет!» Вот так и жили… Наверное, потому и рванул в Штаты, что здесь ничего не держало. Но все же надеялся: устроюсь, разбогатею, вызову своих и заживем нормально — по-людски.
— Значит, не вышло?
— Не вышло. Когда вернулся, дочь уже стала взрослой — на меня ноль внимания; жена смотрит волчицей, называет неудачником, а сама пьет и пропадает непонятно где чуть не каждую ночь. А в один прекрасный день… в общем, дошло до меня: так больше жить нельзя.
— Что-то я не пойму, — наморщил лоб Аркадий, — ты развелся?
— Конечно! — удивленно отвечал Куценко, будто любой другой вариант был равносилен смерти. — Оформили развод, разменяли наши три комнаты в коммуналке. Жене с дочерью досталась однокомнатная на окраине, мне — заброшенный домишко с удобствами во дворе.
— Видели мы твою халупу. Значит, до сих пор не женат?
— Холост. И, представьте, счастлив.
— О, дает! — не сдержал смешка Супрун. — Наш человек!..
Серебров тоже повеселел:
— Это меняет дело, Борька! Значит, ты живешь один?
— Один, как перст, — проворчал тот и подозрительно поинтересовался: — А чему это вы так радуетесь? Будто я свежий анекдот рассказал.
— Не обижайся, брат — мы ж не бедам твоим радуемся. Просто ехали к тебе с одним предложением, а наличие семьи предполагало некоторые проблемы.
— Нет у меня теперь этой проблемы! Слава богу… Валяйте, предлагайте. Только предупреждаю: законный отпуск у меня осенью, за свой счет из бригады не пускают, а отпроситься смогу на один день — не больше.
— Боюсь, придется тебе увольняться подчистую, — посмотрел Аркадий за окно на просыпавшийся город, на залитые южным солнцем улочки. Впереди уже показались стрелы огромных кранов и портовые сооружения.