Игорь Мельник(ИНГВАР).
Крестовый поход.
Часть 1. Ветхий Завет.
…И соколы ловили тех, кого ловили,
и упускали тех, кого упускали…
Раз, два, три, четыре, пять Я иду искать.
Кто не спрятался — Я не виноват!
1. В ружьё!
Настали такие хорошие деньки — в нашем обществе есть всё. Ну, кроме справедливости. Так уж получилось: рынок есть, многопартийная система есть, выборное право есть, демократические институты есть, а справедливости нет. Куда она подевалась?
А она была вообще, эта справедливость? Вдруг её и не было никогда? Очень может быть, но…
Если её никогда не было, то откуда я знаю вообще это слово — «справедливость»? Откуда оно мне известно? Скажите!
Главное — о правосудии мы всё-таки говорим. Все говорят о правосудии! Не всегда, но хотя бы иногда. Ведь говорят же! А о справедливости — ни гу-гу. Почему так?
Нет, мне захотелось разобраться. Не то, чтобы я тут был самый обделённый — в смысле справедливости. Нет, что вы. Просто я вижу, что есть несправедливость, а справедливости — нет.
И почему-то так получается, что это стало для меня личным делом. Я не знаю, возможно, это болезнь или комплекс какой-нибудь — да, какая разница?
Как только я подумал о справедливости, вернее — о её отсутствии, мои глаза обратились к нашему Олимпу. Ведь рыба гниёт с головы. Или народ ошибается в этой поговорке?
Посмотрел и понял: народ не ошибается никогда. Голова живёт несправедливо. И больше всех кричит о духовных ценностях, о религии. Почему, интересно?
Как только небожитель (или его сопливый потомок) творит беззаконие, сразу оказывается, что они неподсудны. Но зато, они «очень религиозны» и «глубоко верующие люди».
У меня сразу возникает ощущение какой-то логической связи между тем, что они неподсудны, и их декларациями своей «глыбокой» религиозности.
Один на глазах у всей страны бредёт в церковь перед началом рабочего дня, а второй всю ночь молится. И оба врут.
Естественно, мне захотелось присмотреться к источнику этой «религиозности». Узнать, как говорится, откуда ноги растут. И я присмотрелся. Вот, что из этого вышло.
Да, ещё момент: мне уже говорили, что я оскорбляю чувства верующих людей. Ну, во-первых, истинно верующего такой фигнёй с веры не сбить, а во-вторых…
А, во-вторых: больше дискредитировать религию, чем наши «небожители» — невозможно.
Нет, я просто пытаюсь понять… Почему нечистые на руку правители так много говорят о морали, о духовности, о религии, о боге?
И, чем грязнее у них руки, тем больше говорят, тем чаще демонстрируют их, эти «чистые руки».
Что это за религия такая?
Что это за тайное учение?
Доктрина двуличия?
Концепция грязных рук?
Идеология лжи и воровства?
Нет, это, всего лишь, христианство.
Со всех сторон я слышу о противостоянии мусульманского и христианского миров. Методом исключения я прихожу к выводу: я принадлежу к христианскому миру, а к мусульманскому миру я не принадлежу. Так уж получилось.
И это напрягает! Мне не нравится жить с ощущением, что мне противостоят мусульмане всего мира.
Ведь я им ничего не сделал! И они мне ничего не сделали — пока. Но противостоят — только потому, что я принадлежу к христианскому миру.
Неужели он так плох, этот христианский мир, что само его существование является причиной тотальной ненависти и противостояния?
Как я себе это представляю? Я стою на бескрайней равнине, а напротив меня расположилось огромное войско мусульман. Душманы, басмачи и всё такое. Они вооружены: у них автоматы, бомбы, и огромные ножи. Острые такие.
Они настроены очень воинственно, и мне становится страшно. Они кричат: смерть неверным! В смысле — христианам. А значит — мне. А значит — всем нам. За что?
Я — христианин. Я христианин?
Секундочку! Давайте разберёмся.
Разборки — вообще наша национальная забава. Вот Крым. Разбираются.
— Так, ну-ка проваливайте отседа!
— Не будем проваливать.
— Что значит «не будем»? Вы что, не видите — нашим детишкам негде в футбол играть?
— Нельзя тут в футбол играть — это кладбище наших предков.
— Да кто вас спрашивает вообще?
Стоп. Что-то не так.
Играть на кладбище в футбол нехорошо. Хотя, с другой стороны…
Нет. Нет никакой «другой стороны». Я бы не хотел, чтобы на могиле моего деда играли в футбол. А вы бы хотели?
Я бы даже, пожалуй, чего-нибудь сотворил с такими «футболистами». Сделал бы с ними что-нибудь криминальное.
Так почему же стоит такой пронзительный визг, и все защищают футболистов?
А оттого он стоит, что футболисты относятся к христианскому миру, а своих надо защищать — в любом случае. Разве нет?
Что это значит? Это значит, что вопрос не будет решён по справедливости. Он будет решён «по закону» — если в выигрыше останутся футболисты.
Если же нет, то и по закону он не будет решён. Он никак не будет решён.
«Христиане, вы оскверняете чужие святыни, и говорите, что это правильно. Вы — двуличны и лживы, вы — воры, ибо берёте чужое без спросу. За что вас уважать?»
А мне нечего ответить. Небоскрёбы далеко, а стадион рядом, и под ним — кладбище.
Но, может быть, ответить так?
«Подумаешь, мы и на своих старых кладбищах строим разные вещи».
Нет, я даже озвучивать этого не буду, ибо знаю, что мне ответят. Вот, что мне скажут:
«То, что вы делаете с вашими кладбищами — ваше дело, но осквернение собственных святынь не даёт вам права осквернять чужие». Вот так, примерно.
И ещё я начинаю понимать, что в нашем, христианском мире справедливость и закон — совсем разные вещи.
Есть ещё иудеи. Предтечи, так сказать. Они стояли у истоков и ислама, и христианства. И тут мне не придётся выдумывать разговор. У меня есть друг детства! Мы вместе выросли и как-то не задумывались о том, что принадлежим к разным мирам. И вот… Спрашиваю.
— Это правда, что ваши священные книги разрешают обманывать христиан?
— Правда. Ответ — не так прост, но, чтобы не юлить, я отвечу именно так.
Да. Простой вопрос — простой ответ. Но я опешил. Всё-таки, мы друзья…
— Подожди, а почему? Ведь это нехорошо.
— Что нехорошо?
— Обманывать христиан.
— Обманывать вообще нехорошо, но скажи-ка, друг мой ситный, ты веришь в бога?
— Нет, конечно. Это глупо — верить в бога.
— Ну, это твоя приватная позиция, да и речь не о том. Ты крещёный?
— Да.
— Вот тебе и ответ. Ты крещёный, носишь на шее крестик (должен носить), а в бога не веришь. Вот скажи: ты христианин?
— Наверное, нет, хотя я не знаю.
— Ты хотя бы честно отвечаешь, за это я тебя и люблю. Сам посуди: тебя крестили, ты христианин, но в бога не веришь. Как к тебе относиться иудею? Тебе ещё повезло — я хороший друг.
— А ты сам-то в бога веришь?
— Это — между мной и моим богом, к делу не относится.
— Что значит «не относится»?
— То и значит. Не я к тебе с этими вопросами пришёл. Значит, разговор не обо мне, а о тебе, правильно?
Я чешу затылок.
— Ну, да.
— Ты ведь пришёл ко мне, как христианин к иудею, и поэтому… Было бы лучше, если бы ты ответил, как и большинство твоих соплеменников: я христианин и верю в бога.
— А вдруг они верят в бога на самом деле?
— Тем хуже для них. В смысле — для вас. Вы на каждом углу кричите о том, что бог есть и вы в него верите, но живёте так, будто его нет. Вы построили столько церквей, что скоро их будет больше, чем жилых домов — для чего? Чтобы ходить туда на праздники?
— Почему это мы живём так, будто его нет — с чего ты взял?
— Вы выполняете свои заповеди: подставляете щёку, отдаёте рубашку и так далее? Вы делаете это?