— Именно. Но потом их отпустили с исторической родины на новое старое место жительства, и они восстановили свой храм — по приказу Кира Великого, который завоюет и вас, мой генерал.
— Странные вещи происходят со временем в этих краях. Ты мне скажи: храм они уже восстановили?
— Да.
— А кто его разрушил?
— Ты его разрушил, мой генерал.
— Но ведь я ещё не начинал штурма Иерусалима.
— Ну и что?
— Как это, «что»? Как я могу разрушить храм, который восстановили после того, как я его разрушил? Противоречие.
— Никакого противоречия. Храм-то ведь стоит. Целенький.
— Логично.
Но боевые соратники Олоферна не видели никакой логики в речах Ахиора. «Надо удавить этого идиота, а то болтает фигню всякую». Жизнь моавитянина повисла на волоске. Но их вождь думал иначе.
Олоферн произнёс публичный спич, который приятно читать. Это образец ближневосточного, но не библейского красноречия. Вот, что он сказал нечестивому рабу, пугавшему его иудеями.
— Кто ты такой, Ахиор, что напророчил нам сегодня такоеи отговаривал нас воевать с Израилем, потому что его бог защищает? А кто есть Бог, если не Навуходоносор? Он сотрёт израильтян с лица земли, и никакой бог их не спасёт.
Навуходоносор — бог, а мы — его рабы, и поразим всех израильтян, как одного человека. Мы их растопчем, горы упьются их кровью, равнины наполнятся их трупами, и они не смогут ничего сделать. Так сказал Навуходоносор — а он слов на ветер не бросает.
А ты, Ахиор, смерд, наёмник, посмевший говорить мне такое, не увидишь меня до дня нашей победы. Тогда мой меч погуляет по твоим бокам. Я изобью тебя не до смерти и брошу подыхать в горах. А сейчас уведите его прочь с глаз моих.
Я всё сказал, и каждое из моих слов чего-то стоит.
Сказать-то он сказал, но дальше всё пошло не по его словам. Авторы библии забыли о его речи. Ахиора связали и отвели к подножию горы, на которой засели израильские пращники. Оставили, бросили на землю и ушли.
Израильтяне дождались, пока халдеи, они же ассирийцы, скроются вдали, а потом развязали этого члена своей пятой колонны и отвели в своё селение.
Позвали своего старейшину, Озию, и заставили Ахиора пересказать всю эту историю. Он пересказал.
Его похвалили. И устроили грандиозную пьянку по этому поводу. Поили гостя всю ночь. И сами пить не забывали.
На рассвете Олоферн сыграл выступление своим войскам. Если вы помните, он начал кампанию, имея 120 тысяч пехоты и 12 тысяч кавалерии.
Как это ни странно, после каждой битвы численность его войска не уменьшалась, а увеличивалась.
Теперь у него было 170 тысяч пехоты! Кавалеристов так и осталось 12 тысяч. И он собрался с такой армадой штурмовать еврейскую деревеньку.
Но и с такими силами, если верить автору библии, Олоферн сомневался в успехе штурма. Он провёл военный совет, на котором решили отрезать иудеев от источников воды. Отрезали. Осадили.
Через 34 дня осаждённые захотели пить. Воды не было, поэтому пошли к Озии — спросить, чего делать.
— Озия, давай в плен сдаваться — очень водички хочется похлебать!
— Давайте ещё 5 дней потерпим. Не будет помощи — сдадимся.
Интересно, откуда они ждали помощи? Решили ждать ещё 5 дней.
Где же Иудифь? А вот и она! Молодая, красивая вдова, чей муж умер от солнечного удара во время жатвы ячменя.
Снопы вязать — опасное дело, доложу я вам. Умер и оставил красавице жене всё своё золото и серебро. Не считая скота.
Иудифь сильно горевала. Три года и четыре месяца. Ночевать стала на крыше дома своего — в палаточке. Пояс целомудрия одела. «Возложила на чресла свои вретище». Всё, как положено.
Но вот, что странно. Автор описывает, насколько богобоязненна была Юдифь во дни скорби своей, а потом вдруг, ни с того ни с сего, делает маленькую оговорочку.
«И никто не укорял её злым словом…».
Ой, как интересно! Но, не будем отвлекаться.
Сидя на крыше, Иудифь узнала о том, что в городе, оказывается, происходит жажда, вызванная осадой. Она удивилась и пригласила старейшин города к себе на ужин. Видимо, жажда и голод донимали не всех в этом чудном городке.
Озия со товарищи посетили благородную вдову вечерком. Они поели, попили и стали беседовать.
— Зря вы, уважаемые, собираетесь город ассирийцам сдавать.
— А что делать? Люди пить хотят.
— Нужно богу молиться, вот, что я вам скажу.
— Не у всех получается, уважаемая. Может быть, ты вымолишь дождик для этих бедняг?
— Нет, я молиться не буду. Я совершу подвиг, о котором весь мир будет говорить, затаив дыхание. Я и моя служанка… Короче так, вы выпускаете нас из города, а мы уж знаем, чего делать.
Отцы города пожали плечами. И ушли.
Как только дверь захлопнулась, Юдифь забралась на крышу и устроила стриптиз. Разделась догола и начала молиться. Молитвы в одежде — они такой силы не имеют, как в голом виде.
Красивая молодая вдова молится нагишом в знойный полдень на крыше своей мазанки. Такая молитва, можете не сомневаться в этом, обязательно будет увидена и услышана — в том числе и богом.
Помолилась, поднялась с колен и пошла в дом. Дома опять разделась. Я этот феномен в порнорассказах встречал. Героини только раздеваются. Никто из них ни разу не оделся. Не оделась — так будет точнее. Очко в пользу автора библии.
И стала прихорашиваться. Духи, кремы, наряды украшения и всё такое.
«И разукрасила себя, чтобы прельстить глаза мужчин».
Навела красоту, наконец-то оделась и собралась в путь.
Девчонки собрались совершать сексуальную диверсию в стане врага, который находился за городскими воротами, но харчей набрали столько, что хватило бы на Северный полюс сходить.
«Мех вина и сосуд с маслом, мешок муки, сушеные плоды, и чистые хлеба…»
Ведь бывают и грязные хлеба, наверное. Всё это добро она нагрузила на холку своей служанке и вышла на улицу.
Народ глазел на них, разинув рты от удивления. Ещё бы. В городе ни воды, ни еды. А тут такие тёлки, да ещё с таким количеством провианта… Посмотреть было на что. И подивиться тоже.
За первым же поворотом наши авантюристки нарвались на вражеский дозор.
— Кто такие? Куда путь держите?
— Мы еврейки. Убегаем от евреев.
— А что так?
— Вы же их всё равно скоро покорите. И плените. Вот мы и решили свалить по-тихому. А чтобы вы нас не трогали, таких красивых, мы решили навестить вашего фельдмаршала, Олоферна, и сообщить ему государственную тайну — пути прохода в горные укрепления.
Дозорные с интересом разглядывали говорившую и не могли насмотреться. Хороша, чёрт возьми! Но, что поделаешь — придётся пропустить её к командору — нецелованной.
Чтобы гарантировать беглянкам беспрепятственный проход по лагерю, им выделили сопровождающих. Эскорт был средним по численности — 100 человек.
Можно себе представить, каков был размер дозора, если уменьшение на 100 человек не снизило его боеготовности.
Олоферн в это время спал в своём походном будуаре. Спал он там не один. Те, кто делил с ним ложе, проснулись и вышли посмотреть — кто это шумит возле генеральской палатки.
Сам генерал тоже проснулся и вышел в прихожую, протирая заспанные глаза. Ух, ты!
Иудифь сделала вид, что не заметила этого «ух ты!», а притворилась сильно напуганным созданием, пережившим много бед на своём веку. И «пала на лице свое».
Убедительности этой сценке добавляла служанка с двумя мешками провианта на плечах, переминавшаяся с ноги на ногу на заднем плане.
Олоферн мгновенно потеплел душой и принялся успокаивать беглянку, поглаживая её по голове.
— Никто тебя не тронет, дитя моё. Не бойся. Уж я позабочусь об этом. Напротив — «всякий будет благодетельствовать тебе». Честное пионерское!
Иудифь утёрла слёзы и начала говорить, глотая слова.
— Олоферн, ты самый умный из генералов у Навуходоносора. Мы все это знаем. Я бежала от евреев, ибо у них начался голод и жажда.