Хотя вообще с догматической стороны вопрос об авторстве священных книг, и особенно так называемых учительных книг довольно безразличен, раз данная книга признана церковью богодухновенной, но есть один, наиболее крупный, и в то же время наиболее щекотливый и можно сказать, невралгический из всех авторских вопросов библейской литературы. Разумеем вопрос об авторстве Пятикнижия Моисеева. Однако и здесь акцент вопроса не в личности автора, как таковой, не в религиозно-мистическом значении для нас заключенных в Бытии превобытных преданий некоторой избранной группы древнего человечества, не в хаотической и нутренно несоглсованной кодификации культовых, бытовых и гражданских законов древнего Израиля, в одном виде представленных в книгах Исход, Левит, Числа и в другом виде во Второзаконии. Акцент вопроса чисто исторической природы: когда, в какой хронологический момент все эти и Моисеевы писания, и Моисеевы предания, и выросшая из них практика и история положены на письмо и средактированы уже в том виде, как мы их теперь имеем? До завоевания Израилем земли Ханаанской, как внушает нам обычно принимаемая традиция, или уже в эпоху царств и окончательно в плену вавилонском ко времени Ездры (IV в. до Р.Х.)? Ценность ответа на такую постановку вопроса состоит не в удовлетоврении только нашей исторической любознательности, а в выводах, вытекающих из того или иного ответа. От этого зависит весь план построения истории ветхозаветной религии и древне-израильской священной истории, включаемой в общую мировую священную историю. Посему указанным вопросом мы, строго говоря, и хотели бы здесь ограничиться.
Но при всем недостатке времени уже из одного уважения к значительности и других проблем, подымаемых библейской критикой, скажем предварительно нечто и о них.
Рядом с проблемой подлинности в смысле авторства стоит вопрос о подлинности в смысле цельности и односоставности дошедшего до нас текста данного автора или данной книги. Работа масоретов, продолженная великим Оригеном и продолжаемая современной текстуальной критикой, перешла в глубокий литературно-исторический анализ текстов по самому их содержанию. Гигантская проделанная ученая работа привела к весьма убедительным выводам, не в гадательных деталях, конечно, а в основном, в том, что все ветхозаветные книги пережили периоды заметных редакционных переработок, дополнений, приспособлений к своему времени. Древне-восточные, в частности семитические народы имели совершенно отличные от наших взгляды на роль книги. Скрупулезного вопроса об исторической, документальной подлинности для них не существовало. Книга была для них средством религиозно-этического назидания. Все, что казалось в тексте практически нецелесообразным, смущающим, соблазнительным, спокойно ретушировалось, перерабатывалось, изменялось, дополнялось хозяйскою рукою вождей народа, в данном случае — пророков, священников, мудрецов (хакамим) и книжников. Задача книги была практическая, миссионерская, пастырская, а не теоретическая, документальная, архивная даже в тех случаях, где, по нашему, должна бы быть речь об исторической точности. Особо напряженной и творческой эпохой, собравшей, обработавшей и издавшей для широкого народного употребления священную литературу, была эпоха плена вавилонского и раннего послепленного времени (VI–IV века до Р.X.). Священник Ездра, как видно довольно точно из его книги, принес иерусалимским возвращенцам из Вавилона по меньшей мере Пятикнижие и, вероятно, некоторые книги исторические. Самаряне, вскоре отделившиеся от иудеев (IV в.), унесли с собой из Иерусалима не только Пятикнижие, но и книгу Иисуса Навина. Однако в великой духовной лаборатории Вавилона во времена Ездры было уже готово большое собрание всех категорий священных книг: наряду с историческими — и книг пророческих и некоторых учительных книг. Вавилон с тех пор на тысячелетия стал школой иудейской талмудической книжности.