Когда всё кругом склоняется к ногам нового господина, для спасения народной чести иной раз бывает довольно крохотной горной крепости, в которой просто живут по-старому, — скажем, не отрекаются от родителей и чтят третью заповедь. Об одной такой крепости мы знаем из Библии и от Пушкина:
И над тесниной торжествуя,
Как муж на страже в тишине,
Стоит, белеясь, Ветилуя
В недостижимой вышине.
Защитники крепости сражаются не ради славы и не во имя победы. Не обладая гением Александра или добродетелями Юдифи, они обыкновенно гибнут, но их оплот, сколь бы ни был он мал, и в руинах остается Домом Божьим, Ветилуей. Однако случается и так, что несметное в своих силах язычество, охваченное внезапным ужасом, откатывается от стен крепости назад, в свою Ниневию.
НИЧЕГО НЕ СЛУЧИЛОСЬ
Иная жизнь идёт, иная смерть маячит,
Сместился небосвод, звезда улыбку прячет,
А ты — всё тот, что был: странноприимный бал
В тебе не потеснил отеческих начал.
В пенатах, ты слыхал, большие перемены:
Клиент патроном стал, патрон сошёл со сцены,
Убавилось идей, прибавилось забот,
И выборный злодей в чести не круглый год.
И славно, в добрый час. Кипи, столпотворенье!
По счастью, есть у нас иное измеренье.
Твой дом не на песке, покуда Геликон
Всё в том же уголке, где был он испокон.
1995
* * *
Всё влажно в стране островной, всё подвижно, всё живо,
Ландшафты ее хороши, небосвод ее светел,
Деревня сияет довольством, ухожена нива,
И в городе — злобы и розни мой взгляд не приметил.
Тут родину вспомнить бы мне, но ни вздоха, ни слова
Душа моя с нею связать, как ни бьётся, не в силах.
Ни доброго память вернуть не желает, ни злого, —
Как будто и не было там ни родных, ни постылых.
1992
ЛАВАНОВО СЛУЖЕНЬЕ
1
Поблизости Темза течёт —
Но времени нету,
А то, что осталось, влечёт
Не к Темзе, но в Лету.
В пятнадцать считаешь века,
А в сорок — оброки.
Должно быть, прекрасна река,
Да нет к ней дороги.
Уставшему лямку тянуть
Не много и надо:
На вольную реку взглянуть —
Какая отрада!
А впрочем, и так — ничего...
Он тянет — и знает,
Что там, за квартал от него,
Река протекает.
2
Многолюдная река
В этом царстве протекает.
Правая моя рука
Понемногу отсыхает.
Я не помню ничего.
Целой не донёс посуду.
Каково здесь? — Дурново.
Свет хорош, да мрак повсюду.
Раб и князь в одном седле,
Вождь и тать в одном бараке.
Прав Кюстин: по всей земле
Человеки одинаки.
Что ж, отпустим удила,
Потрусим, пока не скрутит.
Эта жизнь, считай, прошла.
Счастье, что другой не будет.
3
Свидетель ужасного века,
В последнем счастливом краю
Под сенью Союзного Джека
Я жизнь доживаю мою.
Она удалась с оговоркой.
Вздохнут над могильной плитой
Святые Андрей и Георгий,
Заплачет Патрикий святой.
1992
НАД РУКОПИСЬЮ В АМСТЕРДАМЕ
Вставала полная луна.
В белила окунало
Кривую ветку у окна
Над зеркалом канала.
Душа моя была полна —
И знать меня не знала.
Гекаты страшной теплотой
Переполнялись вены.
Творился заговор святой,
Навет благословенный, —
И шар, нектаром налитой,
Катился над вселенной.
Была восполненным звеном
Адамова глагола
Кривая ветка под окном
Гостиницы Аполло.
Точил созвучья метроном
Предвечного престола.
Воды, деревьев и камней
Был сладок гимн хвалебный.
Не выпало мне ласк нежней,
Мелодии целебней.
Языческим началом дней
Дышала ночь в молебне.
Кривую ветку у окна
Размеренно качало.
Я знаю: смерть мою она
В тот час обозначала —
Зато и жизнь была полна
Впервые от начала.
13 февраля 1994
УТКИНА ДАЧА, НОЧЬ
В графском доме коммунальном
Тихим пеньем поминальным
Дверь печальная скрипит,
Светлый мрак в окне чердачном
Привиденьем новобрачным
Соблазнительно скользит.
А в конюшне сопредельной,
Ставшей газовой котельной,
Там, уединенью рад,
Сладкой мыслью увлечённый,
У котла сидит учёный,
Сочиняя самиздат.
Он сидит, нетленку пишет,
Топка ровным жаром пышет.
Вся-то жизнь ему ясна
Сквозь шальные упованья
Под ночные помаванья
Из чердачного окна.
1995
* * *
Б. Х.
Материнскою твердью
Осеняет Глагол.
Между жизнью и смертью
Он тропинку нашёл.
Сладкогласна основа.
Всякий вздох — волшебство
В сочетаньях родного
Языка твоего.
Задушевной свирелью
Отзовётся хорей
Над твоей колыбелью
И могилой твоей.
Пусть невнятны значенья:
Чем случайней, темней, —
Тем страшней приключенье,
Тем добыча верней.
Пусть болгарин Мефодий
И халдейское ША —
А заёмных мелодий
Не желает душа.
От себя не отступим
Ни в каком далеке.
Мы страдаем и любим
На родном языке.
1995
* * *
— Ответь, мудрец... — Так начал повелитель,
Но тот не дал закончить: — Погоди!
Ты высоко меня не возводи.
Я не мудрец, а мудрости любитель.
Скажу и я: средь горестей простых
Родной очаг оберегал я честно.
Кем был? Бог весть. Доподлинно известно,
Что я не почести любил, а стих.
Молитвами, созвучьями и сердцем
Живущему — от них не стоит жить.
Нельзя обол у Феба одолжить.
Любви не растолкуешь иноверцам.