— Постарайтесь меня понять, — сказал Крымов почти просительно. — Это не просто негуманоиды. Самый негуманоидный негуманоид в сто раз понятнее, чем эти… Вы представляете, какая пропасть разделяет человек и энергетический сгусток? Мы знаем, что они переговариваются между собой, но какие общие понятия найти, чтобы вмешаться в этот разговор? Пресловутые «пифагоровы штаны», с идиотским постоянством выручавшие героев старинных романов? Ряд простых чисел? Чушь. И мы ведь даже не знаем, как выглядим в их глазах! Может быть, они пытаются вступить в контакт с электромагнитными полями наших радаров? Может быть, они считают разумными наши рации, а нас — одним из явлений природы, чем-то вроде дождя или града, и нами занимаются не их ксенологи, а их метеорологи или ботаники?
— Вы считаете, что нам никогда не добиться взаимопонимания?
— Отчего же. Как-нибудь, когда-нибудь, через энное количество лет… Только заниматься этим уже не нам. Никого из нас нельзя выпускать с Сиреневой. Не исключено, что и вы, и я уже заражены чем-то, мы уже не мы, хотя ничего пока не ощущаем…
— Почему бы вам просто не выстрелить себе в голову? — спросил Лех. Бластер за поясом нагрелся и перестал холодить тело. — К чему все эти эффекты?
— Простая логика. Умирать нужно с максимальной пользой. Каким бы огромным ни было различие между ними и нами, они не смогут не понять, что причиной катастрофы, при которой неминуемо погибнут многие из них, стали их эксперименты. В будущем они будут осторожнее. А мы… перед тем, как взорвать рудник, мы с помощью лазера обо всем сообщим на Смарагд.
— Мне кажется, вы чересчур пессимистично оцениваете ситуацию, — сказал Лех. — Мы можем сообщить о случившемся, за нами прилетят, нас поднимут на орбиту в герметичных капсулах.
— А вы можете гарантировать, что «сгустки» не устремятся следом за убегающими подопытными кроликами? Что герметичные капсулы обеспечат герметичность? Это же не вирусы новооткрытой планеты, поймите вы, это разумные существа с неизвестными нам логикой, эмоциями и возможностями. Нет, взрыв просто необходим. Рациональнее погибнуть с пользой. Молчите? Боитесь смерти?..
— Да не боюсь я смерти, — сказал Лех. — Я считаю, что вы пошли не по той дороге. Да, конечно, разделяющая нас пропасть, страшная несхожесть, трудности… И все же так нельзя.
— Почему вы считаете, что так нельзя? Только потому, что до сих пор ничего подобного не случилось? Скороговоркой отбарабанили «пропасть», «трудности», а в глубине души таите шаблонные мыслишки — да, конечно, сначала будет трудно, но пройдет год-два, и все наладится, к обоюдному удовольствию. А двадцать лет не хотите? Или сто двадцать? Вы не подумали, что контакт может не состояться еще и потому, что мы окажемся абсолютно не нужны друг другу? Не подумали, что в космосе могут встретиться вопросы, на которые просто не бывает ответов?
Лех долго молчал, и его собеседник тоже. Стояла адская тишина, запах, который он так долго считал безобидным ароматом трав, щекотал горло, и Леху стало казаться, что в его теле уже идет неощутимая разрушительная работа, что невидимые щупальца касаются сердца, позвоночника, мозга, превращают их в чужое, страшное…
— Итак? — спросил наконец Крымов.
— Я согласен, — сказал Лех, глядя ему в глаза. Он знал, что сейчас его взгляд, не колеблясь, можно назвать открытым и честным.
— А какие гарантии вы мне можете дать?
— Гарантии… — сказал Лех, вынул бластер и швырнул его на стол. — Вот вам гарантии. Я мог пристрелить вас в первую же минуту, когда вы еще не знали об этом. Надеюсь, этого достаточно?
— Да, — холодок недоверия исчез из глаз Крымова. — Я с самого начала подозревал, что вы прячете оружие, как только увидел, что сталось с Мозгом…
— А что мне оставалось делать? — Лех с видом крайнего простодушия развел руками. — Он же ничего не сказал про вас, я решил, что рудник — его единоличная акция, страшно испугался, вы сами понимаете — спятивший Мозг… Я вам очень напортил?
— Не особенно. Если мы возьмемся вдвоем…
И тогда Лех ударил его, рывком рванувшись через стол, ударил жестко и метко. Крымов опрокинулся навзничь вместе со стулом, зазвенело стекло — кувыркнулся со стола какой-то самодельный прибор. Лех выпрямился, потянулся к бластеру.
Наверное, это было то самое пресловутое шестое чувство. Или просто едва слышный свист рассекаемого металлопластовой рукой воздуха. Он забыл о роботе не из беспечности — не успел привыкнуть к мысли, что земные механизмы способны причинить вред человеку. Все же он успел уклониться, и удар хотя и швырнул его на пол лицом вниз, пришелся вскользь. Он ненадолго провалился в беспамятство, а когда поднялся, цепляясь за стол, в комнате уже не было ни Крымова, ни робота, и бластер исчез со стола.