Лейтенант опомнился, только услышав слабый характерный щелчок и тихое гудение сервомоторов.
— Стой! — заорал он и прыгнул, на мгновение опережая пулеметную очередь.
— А зачем я, собственно, все это делаю? — выбравшись из последнего шурфа, спросил лейтенант у мальчика. — Может быть, ты знаешь?
Мальчик ничего не ответил, он вообще ничего не говорил и, как подозревал лейтенант, не слышал. Устроившись на ящике со взрывчаткой, он деловито и сосредоточенно одну за другой опорожнял расставленные перед ним банки консервов. Покончив с одной, он с сожалением отставлял ее в сторону и принимался за следующую.
— Я думаю, что дети в твоем возрасте не должны столько есть, — с сомнением сказал лейтенант. — С ними от этого что-нибудь может случиться. Хотя откуда мне знать, сколько должны есть дети в твоем возрасте? Ты нигде не видел кусачки?
Он захватил с собой кусачки, моток провода, коробку с детонаторами и пошел к стене.
— Осталась сущая ерунда, — послышался оттуда его голос, — смешно даже говорить. Ты знаешь, малыш, я ведь всю жизнь был подрывником. Это у меня в крови, честное слово. Расчеты и формулы я никогда не уважал. Просто смотрю на здание, гору или вот стену эту и вижу, где нужно заложить заряд и сколько его нужно, чтобы все было так, как я хочу. Такие дела… Я думаю, тут просто чувствовать нужно, никакие формулы не помогут. Понимаешь, малыш, нам как-то называли это в училище, но я уже забыл… в общем, все всегда хочет рассыпаться, Что бы ты ни строил, как бы ни скреплял гвоздями или цементом, или еще как-нибудь, все хочет рассыпаться. А я только помогаю Вот смотрю я на эту стену, хорошо ее строили, крепко, навсегда, а знаешь, чего ей больше всего хочется, а? Рассыпаться! Тут только подтолкнуть нужно, помочь немного, выкопать шурфы, заложить взрывчатку, вставить детонаторы, протянуть провода, подсоединить к динамо, повернуть ручку… А знаешь, малыш, я бы из тебя отличного подрывника взялся сделать. Ты молчаливый, это хорошо. Болтливость — последнее для подрывника дело. Это я сегодня что-то расслабился, вообще-то из меня слова не вытянешь, потому и девушка от меня ушла. Это когда я еще в училище был. Она говорит и говорит, а я молчу и молчу. А чего говорить? И так понимать должна, что я сам себя ради нее взорвать готов! Не поняла… Ты в Городе ее не встречал, малыш? Как она там? И что там вообще происходит, в Городе? Э-е, да ты уже спишь, приятель!
Лейтенант закончил устанавливать детонаторы, подсоединил провода и, подхватив ребенка на руки, направился к заставе.
— Лихо ты с двухдневным пайком расправился, малыш. Еще бы после этого не уснуть, я бы тоже уснул…
Время от времени он оборачивался и смотрел на тянущуюся за ним черную ниточку провода.
— Только бы не обрезал кто-нибудь. С них, идиотов, станет…
Он уложил мальчика на свою кровать, и тот, свернувшись калачиком, засопел ровно. Сам лейтенант сел к столу и принялся зачищать концы проводов.
— Сейчас вставим их в клеммы таймера, — негромко говорил он, комментируя свои действия, — затянем… вот так. И готово, малыш! Теперь только время установить и рычажок повернуть.
Покончив с работой, лейтенант откинулся на спинку стула и закурил.
— А это даже хорошо, что ты ничего не слышишь, — сказал он. — Отличным будешь подрывником. И уши зажимать не надо. Вот не говоришь ничего — это плохо. Объяснил бы мне, чего им все надо? Чего они там не видели, за горами? Пустыни? Видел я эту Пустыню, песок и песок, ничего особенного, такой же, как у моря. Вниз я, правда, не спускался, но на той стороне бывал не раз. Фазаны там, ты не поверишь, побольше тебя будут, и людей совсем не боятся. А посмотрел бы ты на физиономии Хранителей, когда они приезжали к нам и поднимались на смотровую! Смех да и только. Ведь сказано же — нельзя! Здесь наш дом, вот и живите. Нет там ничего интересного. Разве что через Пустыню перейти, да как перейдешь…
Заслышав далекие выстрелы, лейтенант морщился и бормотал:
— Идиоты… Святой Данда, какие идиоты! Малыш, ну разве трудно сообразить, куда нужно идти?..
Грязные, в копоти, голодные и усталые до смерти ремесленники, рыбаки, профессора, художники, проститутки, лавочники, картежные шулера, учителя гимназии, послушники, врачи, сутенеры, наркоманы, ученые, студенты, ювелиры, воры, солдаты, потерявшие веру или жаждущие ее обрести, убившие ее в себе или пытающиеся сохранить ее крупицы, они шли всю ночь, освещая путь фонарями и самодельными факелами.
Утром они добрались до заставы.
— Ну вот, малыш, они и пришли.
Мальчик еще спал. Лейтенант поправил сбившееся одеяло, потом установил время на таймере и повернул рычажок. Лишь на секунду задумавшись, он снял портупею с кобурой и повесил на спинку стула, после чего вышел из комнаты, миновал коридор и все тем же неторопливым мерным шагом сделавшего свое дело человека направился вниз по дороге, туда, где перед тростинкой полосатого шлагбаума застыло в ожидании людское море.
До людей оставалось совсем немного. Он уже мог различить выражение их лиц, злых, отчаявшихся, ждущих и покорных. Он подумал, что никогда не понимал их: ведь это же совсем просто — поднять или сломать шлагбаум, пролезть под ним, в конце концов! Он мельком глянул на часы. Секундная стрелка завершала последний круг.
Выстрела он не услышал. Что-то сильно толкнуло его в грудь, и. перевернувшаяся вдруг земля сзади обрушилась на него.
А в следующее мгновение, но этого он уже не видел, вспухла вдруг перекрывающая ущелье Стена, плавно подалась вверх, а потом исчезла в клубах пыли.
От сильного толчка, едва не сбросившего его с постели, мальчик проснулся и открыл глаза. Комната была незнакомой. Картина на стене перед кроватью раскачивалась из стороны в сторону и вдруг, сорвавшись с гвоздя, беззвучно упала на пол. Брызнули осколки стекла. Мальчик рассмеялся. Он никогда еще не видел, чтобы картины сами прыгали на пол. Он слез с кровати и на цыпочках, чтобы не порезать босые ноги, выбрался в коридор. Коридор тоже был незнакомый. В доме, где он жил, не было таких коридоров.
Мальчик принялся его обследовать, но скоро это ему наскучило. Все двери были заперты, и это было совсем неинтересно. Наконец в самом конце коридора дверь подалась, мальчик распахнул ее и вышел наружу. Повсюду стояли люди, много людей, столько он никогда не видел. Они смешно разевали рты, размахивали руками, топтались на месте и все смотрели в одну сторону. Это было похоже на какую-то забавную игру.
На мальчика никто не обратил внимания. Он спустился по ступеням и отправился в ту сторону, куда смотрели все эти странные люди.
Путешествие было долгим, а люди все так же стояли и смотрели в одну сторону. Чем дальше мальчик пробирался, тем плотнее стояли люди друг к другу. Руками они уже не размахивали и рты не разевали, просто стояли и смотрели. Мальчику пришлось опуститься на четвереньки, чтобы пробраться между ними. Наконец впереди показался просвет.
Мальчик выбрался из толпы и увидел, куда были направлены взгляды уже не разевающих рты и не размахивающих руками людей.
Испуганные, притихшие, ждущие, стояли люди перед тем местом, где совсем недавно была перекрывающая вход в ущелье Стена, а теперь не было ничего, только покрытые толстым слоем пыли обломки, и ни один не мог найти в себе силы сделать шаг вперед.
…Пыль была мягкая и теплая. Мальчик шагнул раз, другой, третий. Он обернулся и увидел, что теперь все смотрят на него так, как еще никто никогда на него не смотрел. Испугавшись, он отвернулся и побежал.
Босые ноги оставляли в пыли глубокий четкий след.
Людмила Ходынская
Робот магии