Олег остался жить после гибели друга – значит, Господь подразумевает, что ему будет дано постичь красоту мира сполна. У каждого бывают ситуации, когда боль застилает глаза, но надо, пусть с усилием, все равно открывать их. Это трудно, для этого надо уметь… Что? Уметь… прощать? Да, это Его заповедь.
Олег, решившись на такой крутой разрыв, поступил жестоко, как бы он ни оправдывал это моим же благом, и я ослепла от горя и, если честно, от обиды. А вот когда додумалась найти для любимого можжевельник, я уже, хотя и бессознательно, простила его. И тут же вновь обрела способность видеть. Значит… Значит, Олегу надо постараться простить самого себя?
Вот что, наверное, сказала бы ему та женщина, которой дано быть наедине с Богом! Но я этого не сумею, я сама пока еще не все понимаю, только чувствую… А может, не надо слов? Просто принесу ему душистые свежие ветки, и он поймет, какая сила в прощении! Он уловит камешек, который может сдвинуть с места лавину… А дальше - пусть сам увидит дорогу от раскаянья, наверное, необходимого сначала, к очищающему и созидающему покаянию и, как итог – к прощению себя…
... Я искала можжевельник очень долго. Тот куст, который вылечил меня, растет на окраине курортного городка, но уже темнело, надо было держаться ближе к санаторию, а здесь можжевельника мало. Я облазила все закоулки, но все же нашла.
Роскошный куст рос высоко, на вершине каменистого выступа, пришлось карабкаться вверх. Меня всю обсыпало снегом, за шиворотом стало мокро, но ветку я сорвала. Потом еще две - чтобы можно было по-настоящему окунуть в зелень нос.
Вернувшись в санаторий, я лишь на минуту забежала к себе, скинула пальто, а про шапочку забыла, так и побежала к Олегу – с охапкой пахучих веток в руках и в шапочке, на которой в свете электричества алмазиками сверкали снежинки.
В комнате по-прежнему тусовался народ, орал магнитофон. Олег лежал, устало прикрыв глаза. На этот раз я вошла смело, нашла вазу, налила воды и поставила свой букет на тумбочку возле его кровати.
– Вот. Дыши глубже. Лечи насморк.
В комнате, где ребята курили, пусть и в форточку, сразу все как-то изменилось. Стало свежее и как будто даже светлее, хотя помещение заполнили всего два новых запаха – можжевельника и молодого снега...
Олег ничего не ответил, только посмотрел, как прежде, прямо в глаза. Долго и растерянно. Потом зарылся лицом в букет, глубоко вдохнул. В этот момент Лена бросила кавалера, с которым танцевала, и подбежала к нам:
– Олег, ты обалдел? Ветки с улицы, холодные, ну-ка марш под одеяло!
Она попыталась отодвинуть вазу подальше, но, покачнувшись на тонких каблуках своих нарядных туфель, чуть не опрокинула ее. Олег рывком поднялся на подушках и склонился к веткам, заслоняя их руками. От Ленки, от чужих глаз, от смешков и шепота ребят...
Я закрыла за собой дверь его шумной комнаты и обессилено пошла к себе – в горькую тишину. Но я бережно несла в душе его благодарный взгляд. Кто может помешать мне любить? Магические ветки можжевельника будто тонкой ниточкой навсегда связали нас.
Нужно ли стараться, чтобы наши встречи продолжались, я пока не знала. Но даже если мы теперь начнем отдаляться друг от друга, если между нами встанут годы и километры, ниточка все равно сохранится, и по ней в обе стороны будет бежать свет...
Конец