Все же, когда волны оргазма стали покидать его тело, оно начало чувствовать полученную при первом проникновении боль острее.
Эвен сам был почти без сил, поэтому, решив, что душ сейчас вдвоем им не осилить, он кое-как заставил себя подняться.
Сам сходил в ванную, наскоро окатил себя водой и, намочив большое полотенце теплой водой, вернулся к все еще тяжело дышащему Исаку.
Начал обтирать мальчика полотенцем. Снял корсет из жгута с груди. Прошелся полотенцем по шее, груди; нежно обвел сосочки, дальше — вниз по животу к волоскам в паху. Мальчик напрягся, но Эвен успокаивающе погладил по груди:
— Нет, нет, милый, на сегодня нам хватит, сейчас закончу и спать, спать. Ты устал у меня сегодня, — ласково коснулся родных скул.
Обтер такой сейчас мягкий на ощупь пенис любимого, очистил яички и бедра с обоих сторон от спермы;
— Перевернись, пожалуйста, — Исак медленно поменял положение, зарывшись опять алеющим лицом в подушку.
Эвен быстро дошел до ванной, вновь смочив полотенце, предварительно прополоскав его от уже снятых следов их любви, вернулся и стал обрабатывать влажной материей тело любимого со спины.
Спустился от лопаток по позвоночнику к копчику, еще ниже, ниже:
— Исак, если не сложно, раздвинь попу руками, а то мне немного неудобно делать это самому одной свободной рукой, — Эвен понимал, что смущает Исака еще больше, но сейчас было не до соблазнения.
До полотенца надо было еще самому осмотреть мальчика там: в первый раз часто бывают раны и порывы.
Когда Исак неуверенными от стыда движениями все же раскрыл свои крепкие половинки для Эвена, тот аккуратно проник указательными пальчиками внутрь:
— Еще немного пошире раздвинь и расслабься внутри, я чуть глубже зайду.
Делать нечего: поза была очень стыдной, все еще местами липкие ладошки соскальзывали, не давая раскрыть анус Эвену для осмотра, но Исак обещал слушаться старшего, к тому же эти просьбы «раздвинуть» и «расслабиться» снова подействовали очень возбуждающе.
Эвен это заметил, но понимал, что для второго секса за ночь в первый раз для Исака все будет слишком болезненно.
Даже если Эвен будет нежен, насколько может, боль будет дикая, а потом дня два-три Исак просто будет лежать ничком. Так мучить мальчика он не мог.
Поэтому он осторожно прошелся по входу Исака кончиками пальцев, одним проник внутрь, на что Исак отозвался стоном боли. Но, к счастью, крови нигде не было, а стон этот был скорее от болезненного перенапряжения.
— Все, малыш, можешь отпускать, — Исак убрал руки, а Эвен наоборот ласково погладил его ягодицы и напоследок приложился губами прямо между этих половинок.
Лег рядом, убрав в сторону полотенце; со спины обнял повернувшегося к нему лицом Исака. Стал покрывать короткими поцелуями шею, лопатки, вызвав блаженную улыбку на лице мальчика.
— Родной мой… ты — самое невероятное и чудесное создание на этом свете, — старший уткнулся носом в основание шеи Исака. — А еще я тебя неправдоподобно сильно люблю, — поцеловал за ушком и закрыл глаза, обняв всем своим телом своего любимого мальчика.
— Я тоже тебя люблю, Эвен! Бесконечно люблю тебя одного, и любить буду, чтобы еще не произошло в нашей жизни… просто буду любить тебя!
С трудом, но все же повернулся телом к любимому и, крепко обнявшись, уткнувшись носами в шею и волосы друг друга, оба, уставшие, но такие счастливые, погрузились в сон.
========== Часть 24 ==========
Комментарий к Часть 24
Всех с Наступающим Новым годом!)))
Тепла Вам, добра, любви и нежности!
Никогда не теряйте надежды и не переставайте верить в чудеса!!!)))
Волшебной Вам новогодней ночи и веселых каникул!!!
Всех люблю!)))^^
Есть такая особенная улыбка. Во сне. Тебе снится что-то волшебно-приятное, дорогое твоему сердцу, и лицо твое трогает улыбка, а ресницы на веках начинают тихо трепетать от движения глаз, пытающихся уловить милые взору и сердцу образы; запечатлеть их навсегда в сердце; влить по рекам вен и ручьям сосудов.
Эвену снилось детство. Совсем раннее детство. В нем был снег — много снега, не такого как здесь, на краю света, где с неба даже зимой падали то ли снежные хлопья, то ли бело-розовые цветки сакуры.
А еще снилось ему настоящее чудо природы холодных земель — северное сияние, когда небо начинает переливаться сотнями изумрудов.
Это чудо он видел в глазах любимого. В прекрасных, невероятно нежных, переливающихся сотнями оттенков изумрудного глазах его мальчика.
Наверное, еще одной причиной любить его было то, что он стал для Эвена частичкой его родной земли… той земли, где он уже не был около пятнадцати лет.
Когда его родители приехали в Японию по делам семейного бизнеса и привезли сына с собой, первое время Эвен сильно тосковал по Норвегии; все здесь ему казалось чужим — и люди, и язык, и традиции. Все казалось каким-то искусственным, как сказал бы уже взрослый Эвен — театральным.
Потом родители погибли в автокатастрофе, а для маленького норвежского мальчика с кристально-чистыми глазами цвета дождя нашлась приемная семья. Люди давно хотели сына, но успели завести только дочь, а возраст и здоровье уже не позволили иметь еще своих детей.
И Эвен понемногу стал привыкать к стране. Начал интересоваться культурой, литературой, историей; изучал самурайский кодекс и даже посещал уроки боевых искусств, даваемые старым потомком настоящего самурая при храме. Именно там Исак впервые увидел его в мужском обличии. А те туманные, почти призрачные воспоминания из детства о далекой северной стране стали казаться сном. Норвежский он не забыл лишь потому, что часто тайком занимался им сам; смешно сказать, но разговаривал на родном языке с цветами, игрушками; писал письма погибшим родителям, а потом сжигал их в камине, будто превращая в пепел всю свою боль.
Затем наступили страшные времена, о которых Эвену больше не хотелось вспоминать… теперь рядом был его Исак, подаривший ему столько тепла, нежности и заботы, что они в конце концов затмили все эти черные пятна в жизни Насхайма.
Сейчас у Эвена была работа в курьерской компании, правда его трехнедельный отпуск уже подходил к концу, значит скоро они днями будут надолго разлучаться с Исаком. А вот ночами…
Здесь, в стране, где все подчинялось какому-то тайному смыслу в каждом движении, в каждом событии, волей неволей начинаешь верить в знаки судьбы.
Эвен знал, чувствовал, верил в то, что Исак — его судьба, но заслужил ли сам Эвен этой судьбы?
Мальчик такой хрупкий, нежный, ласковый. Но когда они занимаются любовью, отравленный почти семью годами насилия в самых извращенных формах Эвен практически не может получить удовольствия, не причинив хотя бы легкой боли своему Исаку.
И сейчас он очень боялся, что наступит тот момент, когда даже его неправдоподобно сильная любовь не даст ему сдержаться, и он сделает мальчику слишком больно.
Легкий бондаж во время их секса прошлой ночью — это так, капля в море. Эвен знал, что это лишь доставило больше удовольствия обоим. Но что, если в следующий раз ему захочется большего.
Когда он вошел в своего мальчика — еле сдержался, чтобы не развернуть его задом, поставив на колени в самой открытой постыдной позе, и не отыметь до внутренних разрывов и крови. Даже когда осматривал Исака, еле-еле удержал себя от нового проникновения, тем более что начавший возбуждаться орган мальчика говорил о том, что ему самому по душе все эти откровенные прикосновения.
Да, Эвен знал, что после такого почти насилия он бы до потери пульса зацеловывал своего ангела, каждый разрыв, каждую ранку. Жалел бы его до безумия и проклинал бы свои больные пристрастия. А его мальчик, так сильно любя его, бесконечно прощал бы любимому все его жестокие выходки.
Этого старший просто не мог допустить.
***
Эвен открыл глаза.
Его милое маленькое чудо свернулось рядом калачиком, и, словно котенок под боком у мамы-кошки, лежало сейчас, уткнувшись носиком куда-то между ребер старшего.