- Хорошо, - одобрил старик. – Ты вполне здоров. Можешь идти, куда хочешь.
Молодой человек в замешательстве посмотрел на старика. За несколько месяцев, проведенных в этой хижине, он немного выучил язык, на котором изъяснялся отшельник. Это было одно из многочисленных наречий местных жителей. Юноша знал, что старика звали Асим, что он живет в джунглях с незапамятных времен, ест то, что дает лес. У старика было несколько коз, которых почему-то не трогали дикие звери. Каждое утро и каждый вечер старик доил своих коз, наливал в глиняное блюдце теплого молока и ставил у порога хижины. Выползала откуда-то змея, пила молоко и скрывалась в норе у корней огромного дерева. После этого старик кормил своего невольного пациента. Молоком, фруктами, похлебками, иногда рисовой кашей или лепешками. Рис и муку старик приносил раз в месяц, когда спускался в селение. Ни мяса, ни рыбы старик не ел. За все время люди вблизи хижины появились только два раза. В первый раз, когда юноша лежал в лихорадке, вызванной ранами. Сквозь боль и жар он слышал гневные голоса чужаков и спокойные ответы старика. Наконец, пришельцы ушли, старик вошел в хижину, проворчал:
- Нечего им тут делать. Я никого не убивал и не позволю убить своего гостя. Лежи спокойно, поправляйся. Мне все равно, белый ты или индус.
Во второй раз в хижину пришла молодая женщина, вероятно, внучка старика. Она принесла каких-то сладостей и жареную курицу с пряностями. Курицу старик отдал молодому человеку. На чужака женщина посматривала с интересом, потом попыталась завести разговор:
- Как тебя зовут? Кто ты? Ты белый сахиб?
Именно на эти простые вопросы юноша не знал ответа. Он помнил, как звали его первого коня, сколько лепестков у крестоцветных растений, мог доказать теорему Пифагора, рассказать на память монолог Гамлета, но совершенно не помнил свое имя, кто он и откуда, как оказался в этой хижине. Когда он немного выучил язык старика, тот рассказал, что нашел его на берегу горного потока с разбитой головой, переломанной ногой, раной в плече и множеством ушибов.
- Ты очень живучий, - говорил старик. – Тебе повезло, что я успел раньше стервятников и гиен.
- Спасибо, Асим, – улыбался юноша.
- Не годится человеку быть без имени. Пока не вспомнишь своего, я буду звать тебя Ману – человек.
По ночам Ману снились странные сны: он видел себя, то мальчиком, то огромной птицей, летящей над лесом. Мальчика окружали какие-то люди, чаще всего рядом оказывалась рыжеволосая девочка, девочка улыбалась и протягивала к нему руки. Однажды она надела на его голову венок из полевых цветов, в другой раз протянула зеленую лягушку и рассмеялась. Превращаясь в птицу, он взмывал вверх, над верхушками самых высоких деревьев, он знал, что должен лететь все дальше, на север. Под крыльями мелькали зеленые чащобы, светлые пятна полян и степей, потом показалось ослепительно сверкающее на солнце море, горы с заснеженными вершинами, а дальше все тонуло в молочно-белом тумане… Просыпаясь, он тщетно пытался вспомнить хоть что-то, сны таяли, растворялись в глубинах сознания, от них оставался то привкус радости, то горечи разочарования. Старик тщетно пытался помочь своему странному гостю. Он вслушивался в бормотание и стоны, запоминал обрывки фраз на чужом языке, по утрам повторял их, но Ману только горько улыбался и качал головой. Исковерканные слова ему ни о чем не говорили. Тогда Асим пошел другим путем - он указал на белый, изогнутый шрам на левой руке юноши:
- Что это? Это старая рана, из твоего детства.
Ману наморщил лоб, всматриваясь кривую белесую загогулину на гладкой чистой коже. Что-то было связано с этим шрамом, какое-то воспоминание…
Старик понимающе кивнул, подвел молодого человека к миске с водой.
- Смотри! Ты давно не видел себя!
На юношу с водной глади смотрел незнакомый человек: длинные русые волосы, серо-голубые глаза, отросшая за время болезни борода, впалые щеки, уродливый шрам, начинающийся у виска и пропадающий в волосах. Старик протянул ему острое лезвие, жестом показал, что надо сбрить бороду. Ману отрицательно покачал головой – он боялся, что и после бритья не узнает себя, тогда пропадет последняя надежда.