Но на волне свободы СМИ в 1960-х гг. мир вдруг получил возможность воочию увидеть в вечерних новостях в прайм-тайм все жестокости и даже бесчинства, творимые вооруженными силами США и Южного Вьетнама. Вероятно, все из вас видели две фотографии, нанесшие наибольший ущерб моральной позиции Соединенных Штатов: расстрел пленного вьетконговца начальником сайгонской полиции в ходе Тетского наступления 1968 г. и кричащую от боли голую девочку, бегущую по дороге после бомбардировки ее деревни напалмом в 1972 г. В отличие от этого, никто не видел снимков того, как вьетконговцы подвергают зверским расправам и хоронят заживо мирных жителей — сторонников сайгонского режима. Ханой распространял исключительно героический нарратив вместе с душераздирающими кадрами разрушений, причиняемых американской авиацией. Яркий визуальный контраст между сверхдержавой, использующей дьявольские военные технологии, символизируемые стратегическими бомбардировщиками B-52, и вьетнамскими крестьянами, одетыми в мешки или пробковые шлемы, в вырезанных из шин сандалиях, на велосипедах, обеспечивал коммунистам колоссальное пропагандистское преимущество. В глазах многих молодых людей в западных странах «борцы за свободу» под предводительством Хо Ши Мина приобрели романтический ореол. Разумеется, ошибочно утверждать, как это делали некоторые ястребы 50 лет назад, что Соединенные Штаты проиграли войну из-за СМИ. Но телевидение и пресса лишили людей на Западе возможности закрыть глаза на человеческие страдания и другие уродливые стороны этой войны.
Незадолго перед первой командировкой в Сайгон я, 24-летний журналист, обратился за советом к Николасу Томалину, ветерану британской Sunday Times. Он дал мне адрес индийского книжного магазина на бульваре Тызо, владелец которого обменивал доллары по самому высокому курсу на черном рынке. И сказал мне: «Запомни одно: они лгут, лгут и лгут». Он имел в виду американское командование и был прав. Однако, как и многие другие западные журналисты тогда и сейчас, Ник упустил из виду тот важный момент, что Ханой делал то же самое. Разумеется, это ни в коей мере не оправдывает намеренной политики обмана со стороны Командования по оказанию военной помощи Вьетнаму (КОВПВ) и Объединенного управления США по связям с общественностью, однако обеспечивает контекст, зачастую отсутствующий в суждениях о так называемом кризисе доверия.
Кроме того, хотя американское и южновьетнамское командование скармливало СМИ ложную информацию, КОВПВ редко запрещало журналистам отправиться на место событий и увидеть все своими глазами. Ни в одном вооруженном конфликте ни до, ни после вьетнамской войны репортеры, операторы и фотографы, многие из которых были ее убежденными противниками, не пользовались таким беспрецедентным правом свободного передвижения на военных самолетах и вертолетах. Относительная американская открытость, резко контрастирующая с секретностью коммунистов, на мой взгляд, свидетельствует в пользу некоторого морального превосходства Америки. Фатальная ошибка гражданского руководства и военного командования США состояла не в том, что они лгали миру, а в том, что они лгали самим себе.
В современном Вьетнаме легитимность авторитарного коммунистического режима, чья коллективистская экономическая политика в значительной степени дискредитировала себя, всецело опирается на его победу в борьбе за объединение страны. Таким образом, его правители жестко следят за тем, чтобы ничто не запятнало этот героический нарратив: мало кто из оставшихся в живых ветеранов осмеливается свободно говорить о пережитом опыте. Эта непрозрачность на удивление успешно создает выгодный для Ханоя контекст, в котором западные и азиатские авторы рассматривают этот конфликт. В отличие от американских архивов, в которых вряд ли остались какие-то важные секреты, архивы Ханоя, без сомнений, хранят множество мрачных тайн. Либеральная Америка, занимающая почти мазохистскую позицию, манипулирует историографией с той же ловкостью, что и ура-патриотические консервативные ревизионисты. Недавно я спросил у известного либерального журналиста эпохи вьетнамской войны: «Если бы в Ханое были разрешены антивоенные демонстрации, как вы думаете, сколько бы человек вышли на улицы?» — «Ни одного, — уверенно ответил он. — Люди на Севере стопроцентно поддерживали освободительную войну».