В перерывах между боевыми вылетами члены летных экипажей давали выход своему разочарованию, усталости и стрессу привычными способами. На второй день «Лайнбэкера», по словам Роберта Кларка, от людей в офицерском клубе на «Андерсене» «буквально веяло пережитым смертельным ужасом. Парни буйствовали, словно старались убедиться в том, что они все еще живы»[1342]. Алкоголь лился рекой, время от времени завязывались драки. Кто-то скинул в бассейн рождественскую елку и вылил туда флакон спасательной краски; на поле для гольфа запускали осветительные ракеты; на танцполе взорвался надутый спасательный плот. Джон Бишер вспоминал: «Когда ты сидишь в камере смертников, ты волен творить что угодно… Ощущение было такое, что они [командование] ничего вам не сделают. В конце концов, не отправят же вас домой»[1343]. Марк Клодфелтер считал, что ключевым фактором такого упадка морального состояния была «неспособность политического и военного руководства США четко сформулировать, что именно будет считаться успехом кампании… Экипажи попросту летали и бомбили, летали и бомбили, не видя этому никакого конца».
Печальные новости не всегда сообщались с должной деликатностью. Кэти Тернер плавала в бассейне офицерского клуба на «Андерсене», когда ей сообщили, что самолет ее мужа был сбит[1344]. Некоторые жены членов летных экипажей, объявленных «пропавшими без вести», как и «круизные вдовы»{64} на калифорнийских авиабазах ВМС США, много лет жили в мучительной неизвестности: командование поддерживало в них ложную надежду, отказываясь признать их мужей погибшими. ВВС и ВМС США с горечью критиковали администрацию Никсона за то, что она не предъявит Ханою жесткого требования предоставлять информацию об экипажах сбитых самолетов, хотя, скорее всего, вьетнамцы сами не имели никаких сведений о личностях многих обугленных или даже полностью испепеленных трупов.
По мере продолжения рождественских бомбардировок командованию пришлось практически лишить экипажи времени на отдых. После первых двух дней операции больше десяти человек подали рапорт о болезни, чтобы избежать очередного вылета. Под конец кампании эта цифра достигла 40 человек — почти одной десятой летного состава, задействованного в каждой миссии. Два друга Пола Маннингхофа «объявили забастовку, и я слышал о еще нескольких случаях»[1345]. Пилот Тед Ханчетт также «был свидетелем случаев отказа… Мы продолжали рисковать нашими жизнями, в то время как этой войне можно было бы быстро положить конец, если бы наши лидеры этого захотели». Командиры эскадрилий обращались с отказниками мягко, не применяя к ним суровых дисциплинарных мер. Напряженность и усталость росли с каждым днем. Некоторые пилоты B-52 пренебрегали инструкцией приближаться к целям в режиме прямолинейного горизонтального полета, вместо этого совершая резкие маневры уклонения. В общей сложности за 11 ночей «Лайнбэкера-2» северовьетнамцы выпустили около 1000 ракет, иногда создавая в небе настоящее огневое заграждение, которое оказывалось особенно эффективным.
29 декабря Вашингтон распорядился остановить операцию «Лайнбэкер-2»: к тому моменту ВВС потеряли 15 B-52, и никто не знал, не поступит ли приказ о возобновлении бомбардировок. 3 января 1973 г. глава САК генерал Джон Мейер, доблестный летчик, участник Второй мировой войны, прибыл на базу «Андерсен», чтобы поднять боевой дух своих людей. Этот визит превратился в катастрофу[1346]. Некоторое время назад Мейер уже посещал Гуам в сопровождении своей семьи, чем вызвал раздражение у военнослужащих, страдавших от разлуки со своими родными. На этот раз пилоты зароптали, когда Мейер прикрепил Крест Военно-воздушных сил на грудь полковника Маккарти, командира крыла, который участвовал всего в двух боевых вылетах в ходе «Лайнбэкера-2», и то в качестве пассажира. Затем, во время беседы Мейера с личным составом базы, один пилот пожаловался, что отсутствие времени на отдых между вылетами негативно сказывается на семейных отношениях, на что генерал пренебрежительно ответил: «Некоторым бракам не суждено длиться долго». После этого Мейер предупредил экипажи о необходимости строго соблюдать летный строй в звеньях при заходе на бомбометание и пригрозил военным трибуналом тем, кто будет отклоняться на маневры. Это спровоцировало поистине шокирующую, беспрецедентную сцену: некоторые члены летных экипажей с отвращением встали и ушли, другие начали свистеть и улюлюкать; на импровизированную сцену полетели банки с кока-колой, летные блокноты и даже стулья — некоторые из этих предметов попали в Мейера. Старшие офицеры окружили генерала и вывели его со сцены. Когда он ехал к своему самолету, разгневанные пилоты закидывали его автомобиль булыжниками. Это был один из самых экстраординарных эпизодов в истории Стратегического воздушного командования, да и вообще в истории авиации.