Позже вице-президент Ки с горечью писал, что, уходя, американцы с гордостью указывали на то, что они помогли Южному Вьетнаму создать четвертые по величине вооруженные силы в мире, однако «отказывались признаться даже самим себе, что ВСРВ были не более чем сборищем миллиона вооруженных людей во главе с группой бездарных и продажных подхалимов, ярким олицетворением которых был Тхиеу»[1384]. Ки был прав, однако ему следовало бы признать, что сам он сделан из того же теста. Капитан ВСРВ обреченно констатировал по поводу Парижского мирного соглашения: «Это был наш смертный приговор»[1385]. Незадолго до своей гибели Джон Ванн сказал американской аудитории: «Подавляющее большинство населения [Южного Вьетнама] — около 95 % — предпочли бы существующее правительство приходу коммунистов»[1386]. Но реальность была такова, что, хотя действительно очень малая часть южан приветствовала перспективу победы коммунистов, остальные слишком мало любили свое государство и слишком сильно хотели мира, чтобы продолжать самоотверженное сопротивление Ханою.
Вина за прогрессирующие нарушения режима прекращения огня лежала в равной мере на обеих сторонах. 3 марта 1973 г. ВСРВ предприняли крупное наступление с целью перекрыть подходы к опорному району противника в лесах Уминь в провинции Чыонгтхьен в дельте. Они встретили яростный отпор и были вынуждены отступить. Позже Зяп утверждал, что именно такие провокации со стороны ЮВ заставили его отказаться от первоначального намерения соблюдать условия Парижского соглашения. Несмотря на официальные заявления с обеих сторон, можно с уверенностью утверждать, что ни одна из них не собиралась зарывать топор войны: Север — потому что был уверен в близкой победе; Юг — потому что созданное парижским миром государственное устроение было попросту нежизнеспособным.
Один из генералов ВСРВ писал, что «война привела [Южный Вьетнам] на грань морального и материального банкротства»[1387]. Большинство людей, продолжал он, исчерпали свою способность к самопожертвованию: антивоенные песни популярного сайгонского барда Чинь Конг Шона находили в их сердцах живой отклик. По словам капитана ВСРВ, «у большинства наших простых солдат не было причин ненавидеть врага, потому что они не представляли себе, что такое коммунизм»[1388]. Лейтенант Нгуен Куок Ши мрачно заметил: «Американцам было неважно, кто стоял у власти в Сайгоне, потому что все рычаги находились в их руках. А когда они решили, что война перестала отвечать их интересам, они просто ушли и бросили нас с тем, что есть». После подписания Парижского соглашения, сказал он, «никто не хотел умирать, потому что все думали, что война почти закончилась». В 1970–1972 гг. южане утверждали, что их показатель соотношения потерь составлял пять убитых солдат противника на одного своего. Независимо от того, насколько эта статистика была достоверной, в 1973 г. это соотношение упало до двух к одному, а в следующем году практически сравнялось. К тому времени стала ощущаться нехватка боеприпасов, и солдаты получили приказ вести огонь одиночными выстрелами, не переключаясь на «рок-н-ролл», к которому их приучили американцы.
Осенью 1973 г. иностранный журналист посетил южновьетнамское военное кладбище в Бьенхоа, где было похоронено более 12 000 солдат — крошечная доля общенациональных потерь. После заключения «перемирия» каждый день там добавлялось с десяток новых могил: 6600 южновьетнамских военных погибли за первые три месяца после заключения парижской сделки. Журналист писал: «Воздух был наполнен рыданиями вдов и плачем детей, и сквозь эти стенания доносился глухой стук лопат, роющих могилы для очередной партии покойников на следующий день»[1389]. Вместе с бременем ведения войны на государство Тхиеу обрушился и тяжелый экономический кризис. На протяжении десяти лет, помимо производства риса, основным источником доходов для значительной части южан было обслуживание легионов сказочно богатых иностранцев. Теперь же 2 млн городских жителей — треть рабочей силы — остались без работы. Владелец автосалона в Сайгоне обанкротился, когда продажи упали с сотни автомобилей в августе прошлого года до одной машины в месяц. Из магазинов исчезли телевизоры, скутеры, импортные сигареты. Цена на рис выросла в два раза. Скачок цен на нефть и удобрения, спровоцированный войной на Ближнем Востоке в октябре 1973 г., сделал выращивание «чудо-риса» экономически нерентабельным и разорил множество фермеров. В декабре диверсанты ВНА уничтожили половину сайгонских нефтехранилищ. Инфляция достигла 30 %, затем 40 %.