Что касается госсекретаря, то тот с присущей ему проницательностью заявил о бесполезности любых дипломатических попыток остановить коммунистов. «Я убежден, — сказал Киссинджер, — что Северный Вьетнам невозможно заставить пойти на попятную — разве что под военным давлением». Было выдвинуто предложение задействовать ВМС США для помощи в эвакуации из Хюэ и Дананга, но Белый дом категорически его отверг, когда военные сказали, что для этого потребуется высадка войск. В конце концов было решено поручить командованию морских перевозок ВМС зафрахтовать для этой цели торговые суда — именно они вывезли из страны тысячи беженцев, многих из которых ожидала не просто коммунистическая тирания, но и неизбежная смерть. 28 марта Киссинджер сказал Форду: «Не думаю, что Южный Вьетнам сможет выстоять… Это моральное поражение Соединенных Штатов»[1426]. На следующий день на совещании в Госдепе он повторил свой вердикт: «Этот позор лежит на нас». Когда один из сотрудников предложил попросить о вмешательстве Москву, Киссинджер ответил: «Даже несмотря на разрядку, мы не можем просить Советы спасти нашу собственную репутацию».
Между тем в Ханое Зяп приготовился к последнему этапу кампании, которую он был решительно настроен превратить в свой личный триумф: он приказал установить в своем кабинете в Драконьем дворе кровать и находился там круглосуточно до самого падения Сайгона, совершив только одну короткую поездку на Юг, чтобы встретиться со своими командующими на местах. После этого Ван — прозвище, данное министру обороны еще Хо Ши Мином, — едва ли не ежечасно требовал от своих генералов «скорости, скорости и скорости»: им нужно успеть взять Сайгон до того, как начнется сезон дождей, или до того, как американцы передумают и снова начнут бомбить. В 19:00 ежедневно Ле Зуан получал подробную сводку о положении на фронтах — послевоенный коммунистический нарратив подчеркивает его роль как «фактического верховного главнокомандующего», отводя Зяпу второстепенную роль, однако все факты говорят о том, что в этой военной кампании старый генерал вернул себе временное главенство.
В период с 10 по 31 марта четыре дивизии ВНА при поддержке отрядов Вьетконга предприняли ряд локальных атак к востоку от Сайгона, которые были остановлены, но позволили коммунистам закрепиться всего в 65 км от столицы. Ле Зуан требовал от начальника штаба армии Зунга, командовавшего операциями на Центральном нагорье, начать финальное наступление уже в последние дни марта, но генералу хватило мужества и упрямства противостоять Ле Зуану и настоять на том, чтобы сначала завершить разгром II корпуса ВСРВ. 31 марта его войска прорвали оборону воздушно-десантной бригады на ключевом перевале М’Драк, что открыло путь на портовый город Куинён. Захватив порт, моторизированные подразделения ВНА двинулись на юг и уже на следующий день вошли в Туихоа. Американское консульство в Нячанге было экстренно эвакуировано; в городе началась паника. Южновьетнамские силы почти без сопротивления сдали бухту Камрань. 2 апреля генерал Фу, чей корпус фактически был разгромлен, бежал в Сайгон.
Теперь все важные участки и перевалы на шоссе № 1 север — юг находились в руках северян. Фрэнк Снепп так отвечает в XXI в. на утверждения некоторых ревизионистов о том, что сайгонское правительство организовало систематическую оборону и его армия стойко сопротивлялась до самого конца: «Они просто не видели всего того, что там происходило. Попытки приукрасить историю южновьетнамского режима и его армии — полный абсурд»[1427]. Стратегия Тхиеу, если это можно было назвать стратегией, с треском провалилась. Тем не менее некоторые южновьетнамские части действительно сражались с впечатляющей доблестью, достойной куда лучшего национального лидера.
В длинном послании от 1 апреля к своим командующим на Юге Ле Зуан с гордостью отметил, что в весенней кампании ВНА «понесли небольшие военные потери», — действительно, человеческая цена, которую северяне заплатили за захват значительной части Южного Вьетнама в 1975 г., была поразительно небольшой даже по сравнению с 1972 г. Впервые в этой войне Ханой направил в части ВНА корреспондентов и кинооператоров, чтобы те сопровождали армию в триумфальном марше. Среди них был Фунг Ба Тхо, недавно вернувшийся на родину после 20 лет в Европе, где он стал успешным режиссером. Тхо выдали военную форму и камеру и отправили на Юг, чтобы запечатлеть торжество революции. «Это было волнующее время», — вспоминал он. Поначалу он и его коллеги из коммунистических СМИ боялись появляться на улицах «освобожденных»[1428] южновьетнамских городов, заполненных взбудораженными толпами солдат и беженцев, «но потом мы поняли, что никто не собирается причинять нам вреда». Журналисты часто становились свидетелями привычной картины, как южновьетнамские солдаты срывают с себя военную форму, раздеваясь до трусов.