Пиастр обесценился настолько, что иностранцы с долларами шиковали почти бесплатно: по словам пилота Air America, самая красивая проститутка в Сайгоне стоила 66 центов «за один раз» и $1,11 за ночь. В барах и гостиницах разворачивались оргии, безумие которых подогревалось смертельным страхом, одолевавшим их участников. Американские советники призывали правительство Тхиеу хотя бы частично раскрыть своим людям реальное положение дел. Но южновьетнамские официальные лица продолжали предаваться пустословию и лжи на фоне панических слухов и того, что выглядело просто безумием: командно-штабное училище ВСРВ в Лонгбине продолжало занятия вплоть до 28 апреля. Курсанты из числа старших офицеров часами обсуждали сценарии боевых действий и приходили к выводу, что Соединенные Штаты не бросят в беде страну, ради которой они пожертвовали жизнями 58 000 своих граждан[1433].
Тогда как многие состоятельные вьетнамцы поспешно распродавали свое имущество, чтобы собрать деньги и бежать из страны, некоторые, наоборот, возвращались домой. Нгуен Тхи Чинь, которая в 1954 г. подростком бежала из Ханоя и с тех пор стала самой известной южновьетнамской кинозвездой, находилась на съемках в Сингапуре, но решила, что ей нужно вернуться в Сайгон: «Умом я понимала, что этого не нужно делать, но сердце звало меня домой»[1434]. 1 апреля майор Нгуен Конг Луан, 21-летний ветеран войны, только что закончивший курсы в Форт-Беннинге, вместе с тремя товарищами вылетел из Сан-Франциско в Сайгон. В Таншонняте девушка за регистрационной стойкой в недоумении спросила: «Зачем вы вернулись? Далат пал прошлой ночью».
Несмотря на свою прежнюю роль союзника, новое лейбористское правительство Австралии приказало Королевским ВВС эвакуировать оставшийся австралийский персонал, но не брать на борт беженцев. Премьер-министр Гоф Уитлам добился от Ханоя публичных гарантий того, что населению Южного Вьетнама нечего опасаться со стороны будущего коммунистического правительства. Из 3667 человек, подавших заявления на получение австралийских виз в последние недели, всего 342 получили визы и только 76 из них в конечном итоге сумели уехать в Австралию. Вьетнамские сотрудники посольства были брошены на произвол судьбы. Между тем в приступе абсурдной сентиментальности иностранные благотворители организовали эвакуацию детских домов. Ни один здравомыслящий человек не мог предположить, что победившие коммунисты будут убивать детей, тогда как было очевидно, что офицеры ВСРВ, чиновники и полицейские станут главными жертвами, — но у этих людей не оказалось богатых и сентиментальных иностранных друзей.
Лейтенант Нгиен Кхием впоследствии рассказывал: «Мы понимали, что проигрываем, но абсолютно не могли представить, что нам делать. Мы даже не осмеливались говорить друг с другом на эту тему, чтобы не поддаться панике. Мы лгали нашим людям, чтобы успокоить их»[1435]. Кхием был выходцем из семьи преуспевающего бизнесмена, их жившие в Европе родственники не переставали звонить им домой и настойчиво убеждать: «Уезжайте оттуда! Бегите!» «Они знали больше, чем мы, — сказал Кхием. — Но как было бежать?» Нго Тхи Бонг, пережившая ужасы коммунистической оккупации Хюэ в ходе Тетского наступления 1968 г., писала из Сайгона своему британскому другу Гэвину Янгу: «Мы почти побеждены. Мой самый дорогой, мой единственный сын Минь был в Дананге… Жив ли он еще? Или мертв? Какое это невообразимое горе для несчастной матери… я не могу выразить свои чувства… Мы живем от минуты к минуте… У меня больше нет слез, чтобы оплакивать моего Миня и переживать о моих внуках. Ах, моя страна, моя бедная страна»[1436].
Почти 3 млн американских ветеранов с особыми чувствами следили за драмой, разворачивавшейся по ту сторону Тихого океана. Отставной капитан морской пехоты Хейз Паркс с сожалением констатировал: «Если бы южане знали, какое будущее их ожидает, они бы воевали по-настоящему»[1437]. Генерал-лейтенант Брюс Палмер негодовал: «Правда такова, что, когда Южный Вьетнам в предсмертные часы обратился за помощью к США, мы от него отвернулись… Наши южновьетнамские друзья никогда не смогут забыть трагический кошмар тех последних событий»[1438]. Военная медсестра Филлис Брин была с ним согласна: «Я ужасно переживала из-за того, как мы поступили со всеми вьетнамцами, которые нам доверяли»[1439].
Британский журналист Ричард Уэст, глубокий знаток Индокитая и одно время страстный антиамериканец, с горечью писал из Сайгона: «Абсолютно неверно изображать происходящее в Южном Вьетнаме как свержение фашистского режима революционными силами. Даже в это тяжелое время, когда страна стоит на пороге гибели, оппозиционные движения имеют право на выражение протестов, а сайгонская пресса обличает власть имущих более дерзко, чем лондонская. Вьетконговцы, как называют местных южновьетнамских коммунистов, теперь играют в войне лишь незначительную роль; сайгонский пролетариат, проигнорировавший два призыва к восстанию в 1968 г., апатичен… Таким образом, то, что началось как революционная война, превратилось в классическую оккупацию Южного Вьетнама своим северным соседом… Не может не вызывать отвращения злорадный тон некоторых иностранных изданий, смакующих ожидающую антикоммунистов участь»[1440]. Это последнее замечание наглядно отражало триумф пропагандистских усилий Ханоя: сотни миллионов человек по всему миру, включая немалое число американцев, считали, что победа Северного Вьетнама над Южным будет справедливым исходом этой войны.