В течение года после «освобождения» власти арестовали около 300 000 южан. Все, кто был хоть как-то связан с павшим режимом и американцами, получили пожизненное клеймо: кассир сайгонского отеля «Мажестик» избежал тюрьмы, однако был уволен и неоднократно подвергался допросам, поскольку «принимал к оплате чеки от многих американцев». Примерно две трети арестованных, включая всех бывших офицеров, были отправлены в лагеря перевоспитания, где провели от 3 до 17 лет. Оппозиционная борьба с режимом Тхиеу не обеспечивала иммунитета: среди тех, кто получил тюремные сроки, был и старший буддистский монах Чи Куанг, некогда доставлявший большие неприятности сайгонским генералам.
В свое время южновьетнамские власти запретили фильм, снятый по сценарию известной вьетнамской поэтессы Ня Ка, за «подстрекательство к пацифизму». Но в 1968 г., во время захвата Хюэ коммунистами, она находилась в городе и была свидетелем массовых расправ над населением, после чего написала эмоциональную элегию «Траурная повязка в память о Хюэ»[1482]. Теперь она была отправлена в лагерь перевоспитания, а ее трагическая элегия выставлена в Музее военных преступлений в Ханое как образец «марионеточной лжи». Заключенные в лагерях и тюрьмах не получали фиксированных сроков: их судьба всецело зависела от прихоти партработников. Ле Минь Дао, бывший командующий 18-й дивизией ВСРВ в Суанлоке, оставался за колючей проволокой до 1991 г. — намного дольше, чем нацистские генералы в советских лагерях после Второй мировой войны.
Тысячи бывших офицеров ВСРВ были отправлены в лагеря перевоспитания на Север. Однажды к работавшим под охраной заключенным, среди которых был майор Луан, подошел пожилой крестьянин и обрушил на них горькие упреки: «Мы с 1954 г. ждали, что вы придете и освободите нас. А вместо этого вас привезли сюда как пленных. Какой позор! Это все потому, что вы плохо сражались, терпели коррупцию и слишком много развлекались. Вы предали нас!»[1483] Луан позже писал: «Мы молча выслушали эти мучительно болезненные слова как наказание, которое заслужили». Луан провел в лагере семь лет, затем еще девять лет влачил жалкое существование в Сайгоне, пока в конце концов не сумел бежать в США. Когда он вышел из лагеря, его бывший сержант сказал: «Вы покинули маленькую тюрьму, чтобы начать жить в большой, вместе с 70 миллионами наших соотечественников».
Бывший лейтенант Нгуен Куок Ши оказался в лагере перевоспитания рядом с камбоджийской границей, условия в котором были немногим лучше, чем в лагерях для пленных японцев после Второй мировой войны. Он и его товарищи провели бессчетные часы за составлением признаний в своих предполагаемых преступлениях. Им сказали, что они будут освобождены только тогда, когда их сочтут готовыми стать гражданами Нового общества. Неопределенность по поводу того, сколько времени им придется провести за колючей проволокой, доводила некоторых людей до безумия: «Один военврач покончил с собой, перерезав себе вены, а на следующее утро мы увидели его имя в списке освобождаемых»[1484]. Поскольку единственным доступным лекарством был аспирин, почти любая болезнь приводила к смерти. 59-летний отец Ши, бывший офицер сайгонской полиции, умер в первые месяцы пребывания в лагере, вероятнее всего, от хронического заболевания печени, хотя его семье не сообщили никаких подробностей. В лагере Ши один заключенный скончался от астмы. Еще один, непривычный к сельскохозяйственным работам, получил смертельную рану, когда пытался сломать бамбук: острый обломок ствола отпружинил и проткнул его. Дизентерия была повальной.