Нгуен Конг Хоан, южновьетнамский антивоенный активист, который после 1975 г. два срока был депутатом Национальной ассамблеи, после чего бежал из страны как «человек на лодке», шесть лет спустя сказал: «Я очень сожалею, что не понял раньше, что такое коммунисты. Они всегда говорят высокие слова, чтобы апеллировать к лучшему, что есть в человеке. А потом попросту используют людей — и это приводит к трагическому концу. Я тоже верил им. И ошибался»[1489]. Хай Тхуан, ветеран Вьетминя, всю войну жил на Севере и вернулся в Сайгон как сотрудник нового министерства юстиции. Он узнал, что его сын, бывший офицер ВСРВ, отправлен в лагерь перевоспитания; Тхуан был глубоко подавлен, когда его эмоциональный протест был отклонен Политбюро. В одно прекрасное утро Тхуан бросился с крыши высотного здания на улице Ле Лой, оставив два предсмертных письма. Одно было адресовано руководству компартии, в котором ветеран осуждал его за лживость и бесчеловечность, во втором он просил прощения у жены и сына.
Чыонг Ньы Танг, министр юстиции ВРП, несмотря на свои заслуги, не мог получить никакой информации о двух своих братьях, находящихся в лагере в Лонгтхане. В конце концов он добился разрешения на посещение лагеря, но не на личную встречу с ними. Он увидел их лишь мельком: «До сих пор меня преследуют их лица: бледные, истощенные, испуганные, с остекленевшим взглядом. Не представляю, что они подумали, когда увидели меня на заднем сиденье правительственной машины»[1490]. Ему удалось добиться освобождения одного из братьев, но другой, бывший депутат Национальной ассамблеи при прежнем режиме, был переведен в лагерь на Севере, где провел десять лет.
По словам Танга, он присоединился к движению сопротивления, «считая Хо Ши Мина, Фам Ван Донга и других вьетнамских коммунистов патриотами, которые ставят национальные интересы выше своих личных и идеологических целей. Из любви к моей стране, ради мечты о ее свободе я пожертвовал семьей, пожертвовал всем. Я не слушал, когда отец предупреждал меня: „Коммунисты попросту воспользуются тобой и не дадут тебе и малой части того, что ты имеешь сейчас. Еще хуже — они предадут тебя и будут преследовать всю жизнь“». Его отец оказался прав. «Политика Политбюро, — с горечью писал Танг, — была порочной и в высшей степени разрушительной для страны».
Офицер Специальной службы полиции Фан Тан Нгыу избежал смертной казни — участи, постигшей многих его коллег, но провел в заключении 17 лет. Его жена провела в лагере перевоспитания пять лет, после чего с четвертой попытки вместе с детьми сумела бежать из страны на лодке и в конечном итоге добраться до Америки. Семья воссоединились только в 1996 г., когда Нгыу получил разрешение на выезд. К тому времени его сыновья, о которых он ничего не знал 20 лет, уже были студентами медицинского факультета Университета Джонса Хопкинса — впоследствии оба стали успешными хирургами[1491].
Фан Фыонг, дочери другого офицера Специальной службы, было 15 лет, когда рухнул сайгонским режим и ее обожаемый отец был на восемь лет отправлен за колючую проволоку. Первое время она и ее восемь братьев и сестер продолжали ходить в школу. Их мать торговала на рынке — члены семьи были лишены права на постоянную работу, — и постепенно они распродали все свое имущество. Затем ее мать также отправили на год в лагерь, и Фыонг осталась единственной кормилицей. Она зарабатывала жалкие крохи, делая и продавая банановое мороженое, и занималась попрошайничеством, чтобы раздобыть еду для своих братьев и сестер. Но в новом коммунистическом обществе отчаявшиеся люди думали только о собственном выживании: однажды она увидела соседа, несущего пакет батата, и умоляла дать ей всего одну картофелину, но получила отказ. «Каждую ночь я молилась о чуде, пока вдруг не вернулась наша мать. Как я была счастлива!»[1492] В 1991 г. их семье удалось уехать из Вьетнама. По словам Дага Рэмзи, он был нисколько не удивлен безжалостности коммунистов: «Наоборот, я был поражен тем, что кампания репрессий не была еще более суровой, — вспомните о китайцах с их принципом мстить как минимум трем поколениям, а иногда и семи»[1493]. Как заметил ветеран ВНА Бао Нинь, после триумфа Ханоя «вряд ли следовало ожидать, что победители не воспользуются возможностью насадить проигравшим свою идеологию и образ жизни. Но лагеря [перевоспитания] — это выходило за все рамки»[1494].