Где бы коммунисты ни приходили к власти, включая Северный и Южный Вьетнам, они устанавливали террор и уничтожали свободу личности. При всех дифирамбах, воспеваемых западными левыми силами Хо Ши Мину и Ле Зуану, вряд ли кто-то будет отрицать, что их режим носил принципиально бесчеловечный, тоталитарный характер. Однако их мандат на власть представлялся собственному народу и внешним наблюдателям более легитимным, чем мандат южновьетнамского режима. В большинстве обществ, даже сегодня в США, сельские жители испытывают инстинктивное недоверие к столичным элитам. Это недоверие было особенно острым в Южном Вьетнаме, где Сайгон воспринимался народом как детище французского колониализма, а не как часть традиционной культуры. Хотя мало кто из простых южан интересовался марксистско-ленинской теорией, многие были впечатлены обещанием коммунистов провести земельную реформу, освободить их от ига крупных землевладельцев-арендодателей и кредиторов, создать правительство «из и для простых людей», выгнать из страны иностранцев. По словам южанина Чау Фата, «коммунисты постоянно твердили нам, как унизительно находиться под оккупацией»[1507]. Его отец, бывший северянин, еще в самом начале войны сказал: «Не стоит надеяться. Мы проиграем». Как заметил Фат, «он чувствовал настроения людей и понимал, что у коммунистов монополия на патриотизм».
Чыонг Ньы Танг, министр ВРП, с презрением говорит о западных СМИ, которыми с легкостью манипулировали коммунисты: «Они пытались мобилизовать не столько сторонников, сколько противников сайгонского режима и американского вмешательства… Коммунисты лгали не только южновьетнамскому и американскому народу. Все мы, кто многие годы жил в джунглях и самоотверженно сражался… стали жертвами их лжи».
Ханой точно так же зависел от финансовой и военной помощи своих могущественных покровителей, СССР и Китая, однако население Севера никогда не видело на своей земле высокомерных иностранных патронов — только своих земляков с оружием в руках, таких же нищих, как они, что особенно бросалось в глаза на фоне показной роскоши представителей сайгонского режима. Даже неграмотному крестьянину было ясно, что правившие их страной люди, будь они в смокингах или военной форме, не могли и шагу ступить без разрешения своих «длинноносых» хозяев. Между тем мало кто из американцев понимал, какой огромный вред военным усилиям наносит неприкрытая демонстрация своего доминирования. Победа коммунистов была в гораздо меньшей степени обусловлена боевыми качества ВНА и Вьетконга, чем тем фактом, что они были вьетнамцами, и их близостью к народу. Ханой говорил много лжи, но был абсолютно прав, когда называл сайгонское правительство американскими марионетками.
Некоторые утверждают, что нельзя проводить параллели между войной США во Вьетнаме и их военными кампаниями в Ираке и Афганистане в XXI в. Но одно фундаментальное сходство все же бросается в глаза, а именно хроническая неспособность США и их союзников трансформировать военные успехи в устойчивые государственно-политические конструкции. Генерал-лейтенант Макмастер, описывая свой опыт войны в Ираке в 2004–2005 гг., где он командовал бронетанковым кавалерийским полком, с сожалением подытожил: «Проблема была в том, что там нечего было защищать»{67}. Как заметил Нил Шиэн, «в Южном Вьетнаме людям тоже нечего было защищать»[1508]. При отсутствии пользующегося доверием и поддержкой местного правительства любые победы на поле боя бессмысленны. Во Вьетнаме коммунисты были единственной воюющей стороной, которая вела комплексную борьбу на военном и политическом фронте.
Но, даже не выиграв войну на поле боя, США могли бы нанести гораздо меньший ущерб своей репутации как знаменосца цивилизационных ценностей, если бы уделяли больше внимания сдерживанию эксцессов своих вооруженных сил. Это распространенная иллюзия, что молодые люди из цивилизованных западных обществ, надев военную форму и отправившись воевать в страны третьего мира, остаются такими же хорошими порядочными парнями, какими были дома. Кто-то остается, но кто-то — нет. Солдат учат быть убийцами. В условиях военных действий они чаще всего вынуждены вести полуживотное существование, которое огрубляет чувства. В результате многие перестают ценить жизнь не только врага, но и гражданских лиц, представителей чужого для них народа, особенно когда сами несут большие потери. Во Вьетнаме рядовые часто выражали недоумение и недовольство по поводу «Правил применения военной силы», призванных ограничить жертвы среди гражданского населения. Один из них, Майкл Герр, с возмущением писал: «Что за дерьмовый способ воевать?.. Я имею в виду, если нам нельзя стрелять в этих людей, что мы здесь делаем?»[1509]