Тем не менее некоторые влиятельные лица продолжали утверждать, что недостатки режима не имеют значения. Уильяма Колби из ЦРУ нисколько не коробило, что Зьем установил диктатуру, — главное, чтобы та выполняла возложенные на нее задачи. Позже он писал: «Задача [поставленная нами] в Южном Вьетнаме требовала сильного руководства, и мессианская приверженность Зьема казалась более целесообразной, чем сумятица и нерешительность, которые стали бы неизбежным следствием копирования американской доктрины разделения властей»[214]. Колби установил дружеские рабочие отношения с Нго Динь Ню, — по правде говоря, его коллеги были озадачены его восторженным отношением к этой зловещей личности. Когда в ЦРУ начали обсуждать, кем можно было бы заменить Зьема, Колби предложил кандидатуру его брата Ню.
Неудачная высадка десанта в Заливе свиней 17 апреля 1961 г., которая ознаменовала собой провал оркестрованной ЦРУ операции по вторжению на Кубу менее чем за четыре месяца до инаугурации Кеннеди, довлела над всеми последующими политическими решениями его администрации. В августе коммунисты построили Берлинскую стену, а Хрущев на весь мир хвастался тем, что Вьетнам был советской лабораторией по взращиванию национально-освободительных войн. Тогда никто не знал, что в итоге в холодной войне победит Запад. Также никто не знал, что в 1962 г. Хрущев сказал Анатолию Добрынину, новому послу в Вашингтоне, что СССР не выдержит открытого вооруженного противостояния с США, поэтому его необходимо предотвратить любыми средствами: «Не нарывайся на неприятности»[215]. Мир жил в атмосфере страха перед ядерной войной и возможной победой коммунизма. В таких обстоятельствах национальным лидерам и их советникам было трудно мыслить и действовать с полным хладнокровием и рациональностью. Кроме того, сегодня легко забыть о том, что коммунистический лагерь ошибался так же часто и даже более грубо, чем западные державы, — взять хотя бы Венгрию, ГДР, Польшу или Кубу.
Кеннеди и его соратники-крестоносцы были убеждены, что ведут борьбу не на жизнь, а на смерть с мировым коммунизмом. Президент сказал о НФОЮВ и ему подобных: «Эти войны ни в коей мере нельзя назвать освободительными… они ведутся против свободных наций». В этих словах была немалая доля правды, хотя тогдашние американские либералы и их будущие преемники пытались это отрицать. Но в них также была изрядная доля лжи, поскольку, каким бы уродливым ни был правящий режим в Северном Вьетнаме, режим Зьема на Юге отличался от него разве что тем, что народ там не голодал.
Монархия Макнамары
Пожалуй, наиболее примечательным фактом процесса выработки американской политики по Вьетнаму в период с 1961 по 1975 г. было то, что вьетнамцы редко, если вообще когда-либо, приглашались к участию в нем. Администрации США последовательно отказывали людям, родина которых располагалась непосредственно на театре военных действий, в праве голоса и в возможности самим определить собственную судьбу — это было чисто американским делом. Посол США в Сайгоне в 1961–1963 гг. Фредерик Нолтинг по прозвищу Фриц однажды предупредил министра обороны Роберта Макнамару, что «трудно, если вообще возможно, установить двигатель от „Форда“ на вьетнамскую воловью повозку»[216]. Министр с ним согласился, но продолжал делать именно это. В романе Дэвида Халберстама «Лучшие и умнейшие» есть замечательный эпизод: после первого заседания «Круглого стола» Кеннеди, в котором участвовали Макнамара, Раск, Банди, Шлезингер, Ростоу и другие блистательные интеллектуалы, переполненный энтузиазмом Линдон Джонсон отправился к своему другу и наставнику Сэму Рэйберну, спикеру палаты представителей, чтобы рассказать ему об этой группе «ярких умов». Но язвительный ответ Рэйнберна остудил его пыл: «Что ж, Линдон, возможно, ты и прав, и все эти люди действительно так умны, как ты говоришь. И я бы тоже в это поверил, если бы кто-нибудь из них хотя бы раз в жизни баллотировался на пост шерифа»[217]. Или был бы лично знаком с несколькими вьетнамцами, можем добавить мы.
215
Dobrynin Anatoly, In Confidence: Moscow’s Ambassador to America’s Six Cold War Presidents,