Лондонская газета «Таймс» на той неделе была пророческой: «Любая колониальная держава, которая ставит себя в положение, когда терроризм отвечает терроризмом, может с таким же успехом умыть руки и отправиться домой. Мы собираемся увидеть, как французская армия отвоевывает большую часть Индокитая, только для того, чтобы сделать невозможным для любого французского торговца или плантатора жить за пределами периметра из колючей проволоки».
Франция ввела войска в обе половины страны — французов, европейских наемников и колониальные войска из Марокко, Алжира, Туниса и Сенегала — и завербовала вьетнамцев, готовых сражаться против Вьетминя. Неподготовленные к борьбе в условиях летней жары и муссонных дождей, недостаточно финансируемые и плохо управляемые, эти силы все же сумели захватить и удержать большинство крупных городов и столиц провинций в северном и центральном Вьетнаме и установить около девятисот сторожевых башен и блокгаузов, разбросанных по сельской местности.
Но большинство сельских районов между ними принадлежало Вьетминю. Они минировали дороги, взрывали мосты, устраивали засады на французские патрули, которые осмеливались выходить за пределы их опорных пунктов, нападали на французские базы по ночам, а затем исчезали во тьме. Поначалу они руководствовались тактикой, разработанной китайским коммунистическим революционером Мао Цзэдуном: «Враг наступает, — говорил Мао, — мы отступаем; враг останавливается, мы преследуем; враг устает, мы атакуем; враг отступает, мы преследуем».
Французы часто отвечали жестокостью: разоряли деревни, насиловали женщин, пытали и казнили людей, подозреваемых в пособничестве Вьетминю. «Мы несли потери, но мы также хорошо отвечали и нанесли большой урон», — сообщал один французский легионер после уничтожения деревни. «В радиусе 6 километров не осталось ничего: от уток до скота, женщин и детей — мы уничтожили все».
Вьетнамцы тоже оказались безжалостными. Они составляли списки лиц, подозреваемых в связях с французами, а затем назначали «комитеты убийств» для их устранения. «Лучше убить даже тех, кто может быть невиновен, — говорили они, — чем отпустить виновного».
Потери французов продолжали расти. «Бывают дни, когда мы настолько обескуражены, что хотели бы все бросить», — писал французский солдат своей семье. «Конвои атакуют, дороги перерезаны, обстрелы по всем направлениям каждую ночь, безразличие дома».
В конце концов стало ясно, что ни одна из сторон не сможет победить в этой войне без помощи извне. Обе стороны упорно пытались ее получить.
Франция обратилась за помощью к Соединенным Штатам, но американские планировщики по-прежнему неоднозначно относились к событиям в Индокитае. США «полностью признавали суверенитет Франции», писал государственный секретарь Джордж Маршалл, и были против того, чтобы его «вытесняла философия, исходящая из Кремля и контролируемая им», но он также оставался откровенно озадачен сохранением «устаревшего колониального мировоззрения» Франции. Почему Париж не смог более тесно сотрудничать с жителями своих колоний?
Париж утверждал, что, поскольку Хо Ши Мин был коммунистом и лишь притворялся националистом, искать с ним соглашения бессмысленно. Франция надеялась заручиться поддержкой Америки и отвлечь вьетнамцев от Ханоя, поставив императора Бао Дая титульным главой нового «Объединенного государства Вьетнам», уступив ему горстку по большей части бессмысленных полномочий, а затем продолжив вести войну от его имени. Париж надеялся, что это «решение Бао Дая» поможет освободить их борьбу от влияния империализма. (Несколько месяцев спустя Лаос и Камбоджа также станут ассоциированными государствами под властью местных монархов).
Сам Бао Дай, который был марионеткой Токио, а теперь подчинялся Парижу, с горечью признал, что «решение», названное в его честь, было «просто французским решением». Некоторые в Вашингтоне тоже увидели дымовую завесу.
Но затем события опередили Соединенные Штаты. Еще в феврале 1946 года, когда Хо Ши Мин все еще находился в Париже и тщетно отстаивал подлинную независимость Вьетнама, младший американский дипломат, находившийся в Москве, по имени Джордж Ф. Кеннан отправил секретную телеграмму своему начальству в Вашингтон. Советская угроза была реальной, утверждал он, но для ее нейтрализации не нужны ни открытые военные действия, ни уступки, если Вашингтон будет стремиться к тому, что он назвал бы «долгосрочным, терпеливым, но твердым и бдительным сдерживанием российских экспансивных тенденций».