– А разве так бывает? – недоумевающе произнесла Вера. – Ну, чтобы сначала полюбить одну женщину, потом другую…
– Бывает, – невесело и смущённо усмехнулся отец, – в жизни и не такое бывает.
На его счастье, с рынка очень вовремя вернулась бабушка и положила конец этому странному разговору.
– Саша! – удивилась и обрадовалась старуха, поставив увесистые сумки на пол в кухне. – Ты почему дома? Что-то случилось?
– В институте канализацию прорвало, – отозвался он. – Вот всех сотрудников до завтра и распустили, пока устраняют последствия аварии… А мы тут с Верой торт лопаем, положить и тебе кусочек?
– Только совсем немного, спасибо. – Римма Витальевна присела на краешек стула. – Не хочу портить фигуру.
– Мама, я тебя умоляю, – засмеялся Громов. – Ты и так в отличной форме, многие молодые девушки только позавидуют! Правда ведь, Вер?
– Правда, – вежливо отозвалась девочка, хотя на самом деле не понимала, чему тут можно завидовать.
Старуха, конечно, прекрасно блюла себя: всегда подтянутая, стройная, изысканно одетая… На улицу бабушка выходила в шляпке и тонких перчатках, сморщенный лоскуток губ был чуть подкрашен, седые волосы неизменно укладывались в старомодную причёску… Куда там сверстницам – уютным бабулям в цветастых ситцевых безразмерных платьях! Те пахли оладушками и домашним вареньем, и на их полных морщинистых лицах играли добрые славные улыбки. Приравнять Римму Витальевну к дворовым бабусям было просто нереально. Но всё равно… как бы она ни следила за собой, как бы ни ограничивала себя в мучном и жирном – всё равно она была старухой в Вериных глазах. Ухоженной, стильной, красивой старухой.
Верочка уже знала, что в прошлом её бабка была знаменитой оперной певицей, награждённой почётным званием «народная артистка СССР», а также орденом Ленина. Ей рукоплескал весь мир, она пела на лучших мировых сценах – от Большого театра до Ла Скала. В её послужном списке были такие оперы, как «Евгений Онегин», «Снегурочка», «Свадьба Фигаро», «Аида», «Пиковая дама», «Фауст», «Травиата», «Отелло» и «Макбет»… Но в силу своего возраста девочка не осознавала всего масштаба величия старухи. Опера казалась Верочке страшно скучной. Она и вообразить себе не могла, даже не предполагала, что в будущем пойдёт по бабкиным стопам.
…А пропажу злосчастной кукольной тарелочки, к слову, сестра даже и не заметила. Что ей такие мелочи!
Вскоре состоялось Верино знакомство с близкими друзьями дома – Кондратьевыми. В один из выходных дней семейство заявилось к Громовым полным составом. Это были представители классической московской интеллигенции. Покойный дед Кондратьев являлся потомственным музыкантом и часто аккомпанировал бабушке Громовой на фортепиано во время сольных концертных программ. Дружили семьями: родители, дети и внуки. Правда, дружба старшего поколения оказалась не слишком долговечной – сначала умер дед Кондратьев, а затем – и дед Громов. Однако дети по-прежнему продолжали тесно общаться и ездить друг к другу в гости по праздникам.
Супруги Кондратьевы с интересом рассматривали Верочку, как диковинное животное в зоопарке. Их, конечно, заранее суховато ввели в курс дела, чтобы предотвратить бестактные неудобные вопросы (нельзя же было всю оставшуюся жизнь продержать девчонку под замком, как Рапунцель в тайной башне), но сама по себе внебрачная дочь Александра Громова была сенсацией, что ни говори.
Вере они не понравились. Кондратьев весьма плоско шутил, и даже шестилетней девчонке его хохмы не казались смешными. Вот эти постоянные нарочитые «ни себе чего» вместо «ничего себе», «побрился, когда резался», «будь здоров, Иван Петров», «извини-подвинься» выдавали в нём человека ограниченного и недалёкого, несмотря на высшее образование. А жена его, похожая на стрекозу, – тонкая и сухая, химически-кудрявая, в огромных очках на треугольном личике, смотрела на Верочку поистине с неприличным любопытством, и ноздри её трепетали в предвкушении дальнейших скандалов и разоблачений в семье Громовых.
– А из партии тебя за это… того, не попрут? – с восторгом и опаской одновременно спросил Кондратьев у друга.
Тот раздражённо махнул рукой:
– Сейчас не те времена. Да и кому, собственно, какое дело до моей личной жизни!
Снежная королева уязвлённо поджала губы. Любое – прямое или косвенное – упоминание о прошлой «личной» жизни мужа, то есть о его любовнице, приводило её в бешенство.
– Саш, а ты что, дал ей свою фамилию? – поразилась Стрекоза. – Могли бы, ну я не знаю, выдать девочку за какую-нибудь внучатую племянницу Риммы Витальевны из деревни…