Эрик прихватил дымящуюся половину, откусил и с полным ртом промычал:
– Ага!
– Ты лучше прикинь, – продолжал Эмиль, дуя на оставшуюся часть, – за одну только ночь сколько разных удивительных снов видят люди!
В ответ Эрик только многозначительно задвигал челюстью и закивал.
Последний раз мы жгли костер одну луну тому назад, когда собрали в огороде прошлогодние листья и мусор, оттаявший после зимы. Но это совсем другое дело.
В кромешном мраке леса ярким сердцем пылал Костер Привала. Во всем мире не было места, уютнее этого. Пламя билось в своей неутомимой пляске, там, в недрах огня, в самом жару причудливыми драконьими пещерами переливались сосновые шишки. Поленья, сгорая, превращались в угольные горы, и сам дракон выстреливал под небеса гроздья ослепительных искр. Они летели и меркли.
Когда костер стал потихоньку затухать, Эмиль нехотя поднялся, подбросил охапку хвороста, да так и остался стоять в задумчивости посреди поляны. Хворост ярко вспыхнул, тени от язычков пламени потянулись вверх по стволам деревьев и по фигуре все еще стоящего Эмиля. Я смотрела на своего друга, а он смотрел в себя. И только когда случайно поймал мой взгляд, то махнул головой, отгоняя мысли, и с улыбкой кивнул: «Пора!»
– Ну, наконец-то! – сразу понял Эрик и полез в карман.
Наш ритуал открытия нового приключения возник еще в те далекие дни, когда, сбегая с уроков ради стоящей забавы, мы раскуривали в роще у академии одну трубку на всех. Это была старая дедушкина трубка, которую Эмиль привез с собой после первых летних каникул. Табак откуда-то доставал Тигиль. Позже Эрик купил себе в столице красную трубку из вишневого корня с объемной головой волколака на чаше. Так братья курили на пару, а я лишь иногда брала затянуться сладким дымом, пока не увидела в лавке гавани белую, как кость, простую изящную трубочку. Я остановилась перед ней, любуясь. Эмиль заметил и сказал: «Бери ее, она точно твоя. Только не увлекайся процессом.» Так у меня появилась собственная трубка, которая иногда идет в ход. Теперь я вытащила ее из рюкзака и передала Эмилю.
Все, что происходит до того, как мы выкурим Первую Трубку, серьезным делом не считается. Но после нее начинается приключение и назад дороги нет. Учитывая всю ответственность ритуала, так просто выкурить Первую Трубку невозможно. Для этого необходимы значительные обстоятельства, такие, чтобы Эмилю показалось – пора! Это решение, впрочем, как и приготовление Первой Трубки, остается за ним. Ритуал есть ритуал и, если что-то получится плохо, можно сразу возвращаться домой окучивать картошку. Зато окажись Первая Трубка отличной, – можно смело двигать в самую чащу Желтого Леса и брать полыньяков голыми руками.
Я развязала кисеты и разложила их перед Эмилем. Он расселся перед костром на плаще, нашарил на земле кусок бересты и неторопливо стал выкладывать на него табак и разные ароматные травы. Яблоневые почки, мяту, вишневый и смородиновый листья следовало слегка подсушить над огнем, но сам табак должен оставаться влажным. Время от времени Эмиль осторожно совал нос в табачную смесь, морщился и снова лез в кисеты. Хотелось задержать дыхание, дабы не нарушать тишину, воцарившуюся у костра. Лес молчал, только повсюду капала вода, и шелестело пламя костра. Наконец Эмиль затянул кисеты и просительным жестом обратился к брату:
– Трубочку-то передай!
Продули трубки. Эмиль тщательно набил каждую и вручил нам. Белая чаша коснулась руки гладким ласковым боком и привычно легла в кулак. Там, внутри, в крошечном деревянном очаге притаилось сухотравие, настоящее, ароматное, хранящее тайну полей.
«Пусть все будет, как суждено...» – произнес Эмиль.
«...и пусть Солнце и Малая Луна берегут нас в пути!» – закончили мы обычное заклинание. Эмиль вытащил из костра горящую ветку, стряхнул огонь и от тлеющей головешки раскурил почерневшую старую трубку дедушки.
Молчали долго.
– Славно, братишка! – нарушил тишину Эрик и затянулся покрепче. – Прям до души берет!
Эмиль запрокинул голову, выпустил на свет легкое облако дыма, а затем неторопливо произнес:
– Да вроде неплохо.
Трубка получилась превосходной: слегка терпкой и в меру сладкой. Можно было просидеть так вечно, смотреть друг на друга, молчать и вдыхать запахи лугов, полей и лесов. Запахи тишины, исполненные звездами и утренним ветром.
Клонило в сон, усталость подбиралась вслед за темнотой, трубка слегка пьянила. Я легла на спину и стала смотреть вверх. В черном небосводе, как в бездонном колодце, терялись верхушки елей. Прошло недолгое время и оттуда, из небесного потолка, медленно полетели на меня крупные, голубые хлопья. Я села, протирая глаза, но мне не почудилось – на поляну опускался снег.
– Снег пошел. – Констатировал Эрик. – Форменное безобразие!
– Это не снег, – Эмиль протянул руку, ловко поймал снежинку в воздухе и разжал кулак. – Листики какие-то.
Действительно, на его ладони вздрагивал малюсенький серебряный листочек, мягкий, словно завернутый в паутину. Еще один, точно такой же, пролетел, кружась, и упал на воротник малышке Ив, следующие два опустились прямо в костер, потом на чайник, а затем мы потеряли им счет. Листья пахли знакомо. Запах луга, полночного луга, на котором только вчера вечером скосили траву, она еще не превратилась в сено, и роса вбирает в себя ее свежий и крепкий сок. Я снова поглядела наверх. Небо молчало, не желая быть к этому причастным.
– Да это полынь. Самая обычная сон-трава. – Ив тоже разглядывала и нюхала листик. – Странно, падает с неба. Наверно волшебная.
– А ты что скажешь? – Эмиль стряхнул с моих волос несколько листочков. – Колдовство?
– Хвойный лес простой. Он не колдует. – Мне трудно было признаться своему парню, что я понятия не имею, откуда взялась полынь. – Попробую. Сидите тихо.
Я закрыла глаза и, стараясь ни о чем не думать, ушла в себя. Ничего. Только шептание елей и падающие с веток капли прошедшего дождя. Точно мой особенный слух утомился и уснул, задернув чувства плотным покрывалом. Я не чувствовала даже друзей, словно была одна-одинешенька на лесной поляне.
– Ничего не слышу, – открыв глаза, призналась я.
– Тихо, – Эмиль приложил палец к губам. – Зато я слышу. Это свирель. Кто-то играет.
Песня свирели, мягкая и протяжная, едва доносилась из глубины леса. Она звучала приятно, но тревога все же взяла меня за сердце. Вот уж, верно: заночуешь в лесу – жди неприятностей!
– Пастухи, – беспечно отозвался Эрик, который развалился на плаще, пристроив рюкзак под голову. – Кто же еще?
– Эр, не глупи. Поля пусты. Скот на зимовке. – Эмиль встал, прислушиваясь. – Нечего пастухам здесь делать, абсолютно нечего. Кто же это может быть?
Музыка играла все громче. Эмиль слушал внимательно. Он замер, сложив на груди руки, а значит ему нравилась песня свирели. Тревога нарастала.
– Ребята! – Я тоже поднялась, всматриваясь вглубь леса, туда, откуда звучала музыка. – Может, слиняем пока не поздно?
– Вот тебе и раз! Напугали темную деву дудочкой! – рассмеялся Эрик и закинул ногу на ногу. – Чего ты трусишь? Просто ветер гуляет. Пить охота! Передай-ка лучше флягу...
– Передай флягу?! – я дар речи потеряла от возмущения. – Ты специально меня злишь? Эрик Травинский, пора бы тебе усвоить одну простую штуку: я никогда не ошибаюсь в таких вещах! Вспомни как следует! Вспомни, как мы за секунду до обвала выбрались из песков. Благодаря кому? Или когда нас чуть не сожгли заживо в охотничьем доме, кто вас разбудил? И сейчас я говорю - надо линять отсюда быстро!
– Чего ты раскричалась-то? – поморщился Эрик и положил руки под голову. – Линять, так линять. Дай только музыку послушать. Классная мелодия, между прочим…
Я оглянулась на Эмиля, ища поддержки, но он и не смотрел в мою сторону. Только тер рукой подбородок да слушал музыку.
– Вы за два года безделья совсем нюх на опасность потеряли, – я махнула рукой и уселась обратно на плащ. – Делайте, что хотите!