Ив подвинулась ко мне, стряхнула с волос листья полыни и тихо сказала:
– Не бери в голову. Они упрямые дураки. Если чуешь опасность, давай соберем вещи сами. Надо только затушить костер, а то ветер разнесет угли и подожжет лес. Слышишь, как разошелся?
– Ветер?! – я замерла, прислушалась и тихо, уже совершенно ледяным голосом произнесла: – Я не слышу никакого ветра!
– Но как же? Смотри, верхушки елей гуляют, полынь кружит над поляной.
Я не видела. Для меня листья летели ровно с неба и вниз, опускались медленно, словно снег в безветренный январский день. Я не слышала ветра. Ни запаха, ни звука, ни дуновения. Ничего.
– Не может быть! – повторила я. – Ветер, которого я не чую? Мы пропали!
Я снова попыталась встать и закричать так громко, насколько могла.
– Вы! Да посмотрите же вы на меня. Быстро собираем вещи и сматываемся!
К моему удивлению, никто на меня не посмотрел. Я вдруг поняла, что вовсе не кричу, а еле шепчу, потому что сил говорить больше не оставалось. Да и встать у меня не получилось, я все еще сидела у костра. Теперь я все увидела, услышала и поняла: поздно!
– Ветер… – проговорила я, но свирель взвизгнула и перебила. – Ветер. Что ж вы? Он же ищет нас...
Мне не ответили. Свирель играла сама по себе, из ниоткуда. Свирель, и больше ничего, ни души. Она не переставала наигрывать и приближалась, вкрадчиво дразня, слащаво навязываясь, мешая думать. Мои друзья расслабились и обмякли, они слушали красивую музыку, погружаясь в ее дивный мотив. Я чувствовала – им лень пошевелиться.
«Поздно» – сердито ухнула сова, ели взмахнули лапами и ощетинились. Лес вздрогнул, стряхнул дождевую морось, и меня с ног до головы обдало его страхом.
Ветер был сладкий и легкий, как морской бриз, но, прежде чем он отыскал нас и ворвался на поляну, я почувствовала, как мороз идет по коже и опасность неотвратимо дышит в лицо.
Заворчал, забеспокоился костер, он угрожающе рыкнул и прижался к земле. Ребята точно оцепенели. Арбалеты бесполезно валялись на земле, и я уже ничего не могла поделать. Ветер завладел всем.
Тончайшим, ласковым шелком обдувал он наши лица, запутывался в волосах и принимался расчесывать их и гладить. Ив посмотрела на меня туманным взглядом, медленно притянула к себе рюкзак и положила ладошку под голову.
Теперь свирель играла прямо в сердце, отчего-то исчез страх и наступило спокойствие, потянуло в сон, пеленой покрылись мысли, чувства затаились. Осталось только равнодушная лень. Я поняла, что ужасно устала и хочу спать так сильно, что не могу держаться. Лениво смотрела я, как Эмиль сел, облокотился на дерево, потянулся, выпрямил ноги.
– Костер... – прошептал он, но глаза его сами собой закрылись.
Эрик зевнул и пробормотал:
– Завтра.
«Что они, глупые, делают?!» – затревожилось во мне. – «Нельзя засыпать, ни в коем случае нельзя», – но тихая, нежная песня не давала очнуться. Сонно и незаметно таяли тревожные мысли, им на замену приходили приятные, успокаивающие картины.
О, далекий, беспечный берег, бескрайние луга. Я приду одна, лягу прямо в траву и буду смотреть на звезды. И тогда полынь оплетет меня, напоит благоуханием, укроет от всего мира.
Глаза слипались. Как неприятно – хочется спать, а нельзя… Этот запах...
– Эмиль! – попыталась позвать я, но не сумела. Ветер затрепетал в волосах, я уронила голову на колени спящего Эмиля, и все – во мне осталась только музыка, музыка ветра. «Немного посплю...» – и я уснула, уснула сладко и крепко. Во сне мне чудилось, что руки и ноги расслабляются, что дивная истома наполняет их. Но затем и это ушло. Я провалилась в чудесные грезы, которые показались мне сладостнее всех снов и сновидений. Несколько раз мне думалось, что я вот-вот проснусь, но снова приходили волшебные сны, и я грезила дальше.
Я проснулась только потому, что мне приснился большой оранжевый шар. Сначала было тепло и приятно, словно любуешься на мягкий клубок шерстяных ниток, потом шар разбился на несколько красных дисков, каждый из которых принялся наливался огнем. Вскоре огонь начал ужасно обжигать, но ни отвернуться, ни моргнуть во сне не получалось. Пришлось напрячься и открыть глаза. Солнце, огромное горячее Солнце ослепило меня. Я зажмурилась, приподнялась и ударилась лбом о локоть Эмиля. Ну и острый же у него локоть! От удара я проснулась окончательно. Ужасно затекли ноги и руки, они плохо слушались, болело колено, а теперь еще и лоб.
Стоило оглядеться. Хвойный Лес, поляна залита солнечным светом. «Наверное, уже полдень», – подумала я. Все вокруг поросло травой, тут и там выглядывала мать-и-мачеха, низколесье окуталось салатовым кружевом. Посреди поляны темнело кострище, летали бабочки, жужжали пчелы. В синем небе шумели ели и наслаждались теплом.
Никто из моих друзей еще не проснулся, они спали прямо на земле в очень нелепых позах, а все вещи валялись вокруг, разбросанные как попало.
Эмиль лежал, запрокинув голову. Кудри сбились в копну, лицо светилось блаженством, а ресницы вздрагивали, словно он видел прекрасный сон. Чем дольше я смотрела на Эмиля, тем больше чувствовала, что мы расставались надолго и что в своих снах я тосковала по нему. Эмиль был таким родным, что защемило сердце. Я потянулась, коснулась щеки губами и больно укололась. «Эмиль!» – позвала я. – «Эм, проснись!», но он не услышал меня. Я потрясла за плечо, поцеловала еще раз, погладила волосы, снова потрясла за плечо, – бесполезно, он вздохнул, поморщился, но не проснулся.
Тогда я принялась будить Эрика. Он так и спал в обнимку с гитарой. Ив лежала рядом: белые волосы окружали ее бледное лицо точно лепестки удивительного цветка, казалось, трава проросла сквозь них и украсила голову Ив зелеными бусами. Малышка спала так крепко, что почти не дышала.
Эрик улыбался во сне, морщил курносый нос и сопел. Солнце брызгало огоньки по рыжей щетине на его лице. Может Ив права, и Эрика стоит иногда приводить в порядок, но, на мой вкус, так куда лучше, так Эрик казался взрослее и мужественнее. Эрик! – душа предательски вздрогнула. Я рассердилась: «Ишь, растаяла! Даже и не думай!» И я подергала Эрика за руку, он не пошевелился. «Эр! Ну же! Проснись!» – я потрясла сильнее, он нахмурился и стал смешным.
Сколько я ни звала, сколько ни кричала, никто не проснулся и не услышал меня. Это очень походило на розыгрыш, но, в таком случае, их терпение было бы не вечным. Они давно бы уже вскочили и огласили поляну рыком свирепой мандгоры. Но этого не происходило, и я знала – уже не произойдет. Сон был крепок. Страх навалился на плечи! Что с ними со всеми? А если они вообще не проснутся? Что же делать?
Я уселась на траву между Эмилем и Эриком и постаралась дышать ровно. Помогло. События этой ночи казались давними и путанными. Вроде бы пахло полынью, играла какая-то дудочка, а ветер, живой и опасный, гулял здесь, по поляне. Но что случилось потом, и почему я оказалась бессильна разбудить своих друзей, я не помнила. Впрочем, был один способ. Заветный!
Чайник стоял около кострища весь заляпанный грязью и птичьим пометом, но воды в нем было полно. Мгновение я колебалась, но делать нечего. Я плеснула изрядную горсть в лицо Эмиля, а затем начала поливать Эрика. Лить воду на прекрасную Ив показалось мне кощунством. Чайник достался ребятам и, Слава Солнцу, подействовал. Их лица расстались с блаженством глубокого сна и вскоре обрели высшую степень недовольства.
Эмиль долго не мог прийти в себя, но, к счастью, он проснулся первым, в противном случае Эрик бы меня точно убил. Эрик ругался на чем свет стоит. Вода попала ему в нос, и он раньше начал чихать и кашлять, а уж потом проснулся. Он отряхнулся, свирепо посмотрел на меня и покрутил пальцем у виска.
– С ума сошла? Ведьма знает, что себе позволяешь!
– Ну да! А ты бы предпочел спать вечным сном? Тебя и так-то громом не разбудишь!
– Никто и не просит! – фыркнул он.
– День уже, – напомнил Эмиль, – Эй! Что-то не пойму... – на его лице затеплилась и начала созревать мысль, – какая ведьма водит нас за нос? А? Что с поляной? Откуда цветы на малине?! И листьев-то не было!