— Так это было года три или четыре назад.
— Ну да, наверное. Полгода я уже в Москве, два года перед этим был в Америке, выходит, это было в семьдесят первом или даже в семидесятом. Точно. В семидесятом. Тогда ещё у Витьки с Аськой дочка родилась, и он всё обещал, что следующим будет сын.
— У тебя тогда Надюшка в первый класс пошла, значит, точно, в семидесятом. Помнится, мы тогда с Иркой Катышкиной припёрлись на полчаса раньше назначенного времени и, чтобы не мотаться без дела, зашли во-он в то магазинчик, — указав через стекло на противоположную сторону улицы, Вера невольно улыбнулась. — Магазинчик как магазинчик, там всяким женским барахлом торгуют: плащами, юбками, кофточками, чулками. Решив, что времени ещё вагон, мы с Иркой от нечего делать стали всё это примерять и до того допримерялись, что опоздали на встречу.
— Да, наша старая, добрая Пешкофф-стрит… здорово было, — неизвестно почему, Юрий грустно вздохнул. — Сейчас у всех уже своя жизнь. Ты про наших что-нибудь знаешь?
— Да особенно ничего. Вот знаю, что у Витьки с Аськой скоро должен второй ребёнок родиться, только врачи говорят, что, наверное, опять будет девочка. Витька грозится пойти на третий круг, но Аська сказала, что третьего рожать не будет, так что Витёк весь в ожидании чуда.
— А Клим?
— Климка всегда был головастым. Ты же помнишь, как только он окончил свой институт иностранных языков, хорошие знакомые его родителей пристроили его на работу в МИД? Потом он женился, она тоже переводчица, и тоже с японского, теперь они вместе работают в Токио.
— А Димка?
— Димка теперь большой человек, — неодобрительно протянула Вера. — Он работает в ЦУМе, в электротоварах. Ты же знаешь, там продают всякую дрянь, а хорошие товары расходятся исключительно по своим, так что наш Димка не бедствует, он свою денежку мимо рук не пропустит. А в этом году все квартиры переводят со ста двадцати семи на двести двадцать вольт, так что за стиралками, холодильниками и телевизорами народ теперь валом повалит, и уж будь уверен, Димон своего не упустит.
— Ваш кофе, — разговорившись, Вера и Юрий не заметили, как около их столика появилась официантка.
— Спасибо, — Юрий, отодвинув вазочку, освободил место для чашки. — Если можно, сразу принесите счёт, чтобы мы могли уйти в любой момент, — попросил он.
— Вы больше ничего заказывать не будете? — собирая на поднос пустую посуду, уточнила официантка.
— Нет, — Юрий пододвинул к себе чашку, взял с блюдца чайную ложечку с фигурной ручкой и, подцепив высокую пенку с поверхности кофе, с удовольствием отправил её в рот.
— И как ты можешь пить это безобразие? — удивилась Вера. — Кофе должен быть свежесваренным, горячим и горьким, — тогда это кофе, а у тебя — так, кофейный напиток.
— У каждого свой вкус, — довольно промурлыкал Юрий. — И вообще, то, что у тебя чашке, очень вредно для сердца.
— Ты так и будешь читать мне нотации и ходить вокруг да около или всё-таки скажешь, зачем мы сюда пришли? — неожиданно оборвала его Вера. — Насколько я поняла, ты вляпался в какую-то неприятную историю и теперь ищешь того, кто бы тебя из этой истории вытащил за шиворот.
— Ну, не совсем так, — положив ложку на блюдце, Берестов посмотрел в окно, туда, где на пересечении Горького и Огарёва стоял Центральный телеграф. — Вер, это очень длинная история, я даже не знаю, как рассказать об этом покороче…
— А что, мы куда-то спешим? — отхлебнув маленький глоток, Вера провела языком по губам.
— Да в общем, нет.
— Тогда приступай, — категорично проговорила она, — нечего зря время терять.
— Если честно, я не собирался на тебя это наваливать, поэтому даже не знаю, с чего начать, но раз уж… — Юрий задумался, глядя за стекло, туда, где по шумной улице Горького торопливо двигались разноцветные коробочки автомобилей, и, прижав пальцами вытянутые трубочкой губы, рассеянно замолчал. — Лет десять тому назад, а может, чуть больше мой отец встретил одну женщину, которая работала горкомовской секретаршей под началом некоего Крамского, папиного заместителя. Что уж у них там произошло, я точно сказать не могу, но только отец без памяти влюбился в эту Шелестову и после смерти Крамского, не задумываясь, взял её к себе.
— А от чего этот Крамской умер? — полюбопытствовала Вера.
— Спешу тебя разочаровать, отравительницей Любка не была, дядя Миша умер от сердечного приступа, как раз в тот день, когда объявили о снятии Хрущёва.
— А эта Люба, она была замужем?