— Аким, а чтой-то у тебя в коробке такое тяжеленное, уж не сало ли?
— Да какое там сало, — Аким махнул разбитой мозолистой рукой. — Вот, ездил в райцентр, купил два ведра картошки.
— У тебя же своей полно? — удивилась Серафима.
— Да эта какая-то мудрёная, как бишь её… сортовая, — Аким с трудом справился с незнакомым словом. — Говорят, с одной штуки можно три ведра по осени снять, во как.
— Ой, да, небось, брешут, собаки, им бы только свой товар впарить, а там — трава не расти, — усомнилась Голикова. — Вон, Ерофеич с Липок в запрошлом годе купил с рук на базаре саженец сливы. И что? — отпустив поручень буквально на секунду, Серафима выставила руку вперёд, но тут, как на грех, автобус сильно качнуло, и она, потеряв равновесие, вдруг мелкими шажками попятилась по проходу. — Петрович, ты чего творишь?! Давай там аккуратнее по ямам шуруй, чай, не дрова, людей везёшь! — громко возмутилась она. — Так вот… О чём я тебе говорила-то?
— Об Ерофеиче.
— Ах, да! — Серафима ударила себя ладонью по лбу. — Памяти никакой не стало! Это всё колдобины, будь они неладны, последние мозги вылетят, по ним трястись! И когда только колхоз дорогу залатает? Всё жмутся, жмутся, будто из своего кармана деньги тягают… Так вот, об Ерофеиче, — подпорченная память сделала резкий скачок обратно. — Купил он в запрошлом годе эту разнесчастную сливу, вёз её — дыхнуть боялся, как бы не обломить побеги, а сейчас всю голову сломал, как от неё, заразы, избавиться. Оказалась эта самая слива вовсе как и не сливой, а дичком — терновником, дала побеги по всему огороду, её же шиш теперя выковыришь из земли, она, как репей, приставучая, ни огонь её, ни топор не берёт.
— Так то слива, с картошкой-то сладить легче, — махнул рукой Аким.
— Я тебе про войну, а ты мне про арбузы! — осерчала Серафима. — Говорю тебе, не покупай ты на рынке чего не знаешь, ить обманут тебя, простофилю, и глазом не успеешь моргнуть.
— Нет, раз бабка велела, надо уважить, — словно подбадривая картошку, на которую набросилась доблестная Серафима, Аким похлопал по коробке рукой.
— А, с тобой говорить как об стенку горох! Ты ещё, Буратино, на огороде рупь железный закопай, глядишь, разбогатеешь, — в обиде на то, что её советами пренебрегли, Серафима в сердцах махнула на Акима рукой и двинулась к заднему выходу. — Вот, говоришь людям, говоришь, а всё без толку!
Голикова дошла до сиденья, в уголке которого ютилась Марья. Шлёпнувшись рядом, Кузьминична громко выдохнула из себя воздух, и от веса восьмипудовой русской бабы с билетиками вокруг шеи многострадальная дерматиновая скамейка накренилась.
— Ну что, Марьяша, домой? — Серафима облокотилась на круглую ручку сиденья. — Ты чего в райцентр каталась, так просто или по делу?
— Да всё больше по магазинам, — ушла от ответа Марья.
— А чего искала?
— Хотела в «Тканях» материала на новые шторки купить, да что-то ничего не выбрала, — боясь сглазить своё счастье, на ходу придумала Марья.
— А разве «Ткани» уже открыли, там же вроде, ремонт шёл? — бдительность Серафимы Кузьминичны была выше всяких похвал.
— Ну, да, магазин на ремонте, а на рынке одни тряпки висят, бросить глаз не на что, — выкрутилась Марья.
— Вот я про то и говорю, что на рынок и ходить не стоит! — Серафима повысила голос и даже обернулась назад, рассчитывая на то, что её слова долетят до ушей Акима. — Петрович, ты давай здесь потише, а то всю душу вытрясешь!
— Как скажешь, Фим, — переключившись с третьей скорости на вторую, водитель поехал тише.
— А ты с самого ранья в городе? — Серафима снова повернулась к Марье.
— Да, я на шестичасовом уехала.
— То-то я тебя не видела, меня на первый рейс на Вёшки поставили, а заместо меня тут Матвевна всем заправляла, — пояснила она. — Так ты, значит, ещё не знаешь, какое несчастье в Озерках-то сегодня стряслось?
— Нет… — Марья с тревогой посмотрела на кондукторшу. — А что?
— Пока тебя не было, тут такое приключилося, — беда, да и только! — поджав губы, Серафима трагически покачала головой, и солнечный зайчик Машиного настроения сам собой поблек. — На дальнем поле, которое за рекой, на том краю ваши озерковские сегодня траву подбирали на зиму. Уже почти всю покосили, осталась одна полоса у леса, когда всё это и произошло. Не знаю, кто у них там в этот раз был за старшего, — развела руками Серафима, — но только один из них поехал эту полоску добирать, а остальные стали подтягиваться к кромке, чтобы, значит, вместе потом к деревне. И чего они удумали… — Серафима изломала брови углом. — Вроде и не очень жарко было, хотя кто его знает, как оно в кабине, верно? Но только один из этих мудрецов решил забраться на крышу, ну, вроде как, чтоб проветриться.