— Мне сам Бог теперь не судья, горе ты моё горькое! — даже не думая скрывать своего счастья, Марья улыбнулась, и её глаза засияли ничем не сдерживаемой радостью. — Федька, ведь я же думала, что это тебя… что это ты… — Марье не хватало воздуха, и, прервав себя на полуслове, она закрыла глаза и замотала головой из стороны в сторону. — А говорят, Бога нет, — отступив на шаг, она широко раскинула руки и подняла голову к небу. — А он есть, понимаешь? Он есть, Феденька!!! — Марьино сердце готово было разорваться от радости на куски. Устремив взгляд в высокую августовскую синь, покрытую ранними предзакатными всполохами, она что есть сил закричала: — Спаси-и-ибо тебе, Господи, спаси-и-ибо!!!
— Что ж ты делаешь?! — нервно дёрнувшись, Фёдор сгрёб Марью в охапку. — Как мы с тобой будем людям в глаза смотреть?
— Федечка, миленький! — неожиданно из глаз Марьи ручьём хлынули слёзы. — Понимаешь, доктор сказала — на майские, а тут — такое, я же думала, что не успела тебе рассказать, понимаешь, просто не успела, вот и всё. А потом я увидела эти гадкие гвоздики… — Марья смахнула со щеки слезу. — Тебе этого не понять. Всё кругом — в грязи, всё, а они — белые, понимаешь, белые и блестящие, как будто только что из магазина. Федечка… — по всему телу Марьи пробежала крупная дрожь. — Федечка, у нас с тобой будет ребёнок, — словно испугавшись, что она и впрямь не успеет сообщить самого главного, неожиданно выпалила она.
— Что? — на мгновение Фёдору показалось, что он ослышался. — Что ты сказала?
— Доктор говорит, на майские, — Марья закрыла глаза и уткнулась ему под мышку.
— Машуня, Машенька! — забыв о том, что он может сделать больно, Фёдор притиснул её к себе, и его сердце забилось неровно и громко. — Я люблю тебя, Марья!
Обнимая жену, Фёдор смотрел на неподвижное тело погибшего друга и думал о том, что жизнь — странная штука, в которой любовь и ненависть запросто ходят под руку друг с другом и где между отчаянием и счастьем — один шаг. Он любовался бело-розовым шёлком берёз, медным золотом недоношенной пшеницы и, вдыхая едва уловимый аромат уставшей за день земли, обещал себе сделать всё, чтобы эта маленькая женщина с огромной доброй душой наконец-то стала по-настоящему счастливой.
Заседание суда уже давно окончилось, а в ушах Лидии всё ещё звучал хорошо поставленный голос судьи, зачитывающей окончательное решение, и перед её глазами стоял полутёмный зал с высокими сводами и длинными рядами деревянных скамеек, поставленных почти вплотную друг к другу.
— Сегодня, двадцать девятого августа одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года в Киевском районном суде прошли слушания по делу о расторжении брака между гражданкой Кропоткиной Лидией Петровной и гражданином Кропоткиным Игорем Павловичем. В связи с невозможностью дальнейшей семейной жизни супругов и сохранения семьи суд выносит решение удовлетворить иск гражданки Кропоткиной Л.П. и расторгнуть…
— Ну что, дрянь, добилась своего?! — голос Игоря прозвучал над ухом Лидии как гром среди ясного неба. — Я тебя предупреждал, не затевай всей этой байды с разводом?
— Игорь, ты меня напугал, разве можно так? — Лида попыталась освободиться от цепкой хватки Кропоткина, больно сжавшего её руку повыше локтя, но тот только желчно ухмыльнулся и, демонстрируя своё превосходство, вцепился ещё сильнее.
— Что, не нравится? — не разжимая зубов, прошипел Кропоткин и вдруг стиснул ей руку с такой силой, что Лидия почувствовала, как его ногти буквально впились в её кожу. — Я просил тебя по-хорошему не ломать мне карьеры, но ты решила лезть на рожон. Что ж, выбор сделан, дурочка, но я тебя уверяю, очень скоро я заставлю тебя рыдать горючими слезами. Ты ещё тысячу раз пожалеешь о своей глупости, — скрипнув зубами, он с яростью полоснул Лидию взглядом по лицу и, оттолкнув её, демонстративно, словно очищаясь от грязи, вытер ладонь о штанину. — Ты, узколобая и недалёкая курица! Чего тебе не хватало? Денег?! Да ты пятнадцать лет купалась в них как сыр в масле, не зная удержу ни в тряпках, ни в жратве! Чего тебе ещё было нужно, я же тратил на тебя больше, чем всё наше государство на оборону страны! — от переполнявшей его злости лицо и шея Игоря покрылись отвратительными красными пятнами, а на лбу, у самых волос, проступили частые капли пота. — Я тебе что, мало приносил? Да у других не было и десятой части того, что обламывалось тебе и твоему паскудному выкормышу!
Сверкая глазами и кривя губы, Кропоткин с остервенением выплёвывал в лицо Лидии хлёсткие, обидные слова, а она удивлённо вглядывалась в знакомые черты когда-то близкого и любимого человека, неожиданно ставшего чужим и страшным.