— Олег, а что, слабо со мной в сугроб?
Сугроб с пушистым снегом приготовили заранее. Нина приподнялась, подперев голову рукой. Я посмотрел на неё, на отца. Ну не мог же я отказаться. Ныряя в сугроб вслед за отцом, я думал о том, какой прекрасной была моя жизнь. А через пару секунд шока сверху плюхнулась Нина. Как же мы орали (хорошо, что было уже темно и соседи даже при желании нас бы не увидели), а потом дрожали и жались друг к другу под потолком бани.
— Олег, я пошёл, а ты тут всё убери и сполосни, — сказал отец, выходя из бани и закрывая за собой дверь.
— Угу, — успел сказать я, а потом наши с Ниной губы соединились.
Слёзы ночи. 9 января 2006 г.
Дети искали любовь, дети Бога нашли, что же делать им с ним, если он один? Дети искали рассвет, дети Солнце нашли, что же делать им с ним, как не подставить тела свои? Я преклоняюсь пред тобою, то, что создало меня, как же мне дотянуться и дотронуться до тебя в любви? Я только ребёнок, пьющий молоко жизни. Я только ребёнок, потерявший свой взгляд в млечном пути твоей жизни. Моё сердце бьётся в твоей груди. Мое сердце лежит у тебя на ладонях. Прими меня, прими… Я живой!
Проснулся сегодня среди ночи. В окно светила яркая белая луна. И бесконечное одиночество в сердце. Смотрю на Нину. Вот она рядом, но она спит, и её нет со мной. И такая щемящая тоска пронзила сердце, что хоть вой. Выбрался из кровати и спустился в ванную, закрылся и, сев на пол, разрыдался.
Почему? Почему? Почему? Ведь всё хорошо, почему же мне так плохо? Что грызёт мою душу отравленными клыками отчаяния? Что забыл я в том холодном заснеженном лесу? Что рвёт моё счастье ледяными корявыми пальцами беды? Свернулся калачиком и лежал, вздрагивая. Под ванной темнота, паутина и застарелая пыль. И такая же пыль покрывала душу, забивала глаза, рот. Я задыхался, задыхался, задыхался… И, вздрогнув от прикосновения, проснулся. В свете луны бледное испуганное лицо Нины.
— Олег, ты плакал во сне, и я проснулась, мне показалось, что у тебя от рыданий перехватило горло и ты задыхаешься.
Облегчение бешеной волной прокатилось по телу, и я разрыдался. Нина обняла меня, пытаясь утешить, а я шептал сквозь слёзы:
— Прости меня, прости меня, прости меня…
— За что, Олежек?
— За то, что я такой, какой я есть. За то, что не верил в твою любовь…
Сомнения растерзают мне сердце, взгляд подтвердит правоту, может быть, я ошибаюсь, сейчас уже не пойму. Дурак, почему я такой дурак? Сам раскачиваю себя на качелях безумия. Угольками тлеет в глазах моих боль, её видно только во тьме ночной. Протяните руку, укажите путь. Куда сделать шаг от себя, заключённого в объятия сна? Отдаляюсь и люблю ещё сильнее. А тело словно заморозили, и только на сердце закипает кровь. Всё утро молчал, боялся произнести даже слово. Я поставил в горле плотину на дороге слёз и слов. Боялся, что хоть слово скажу, и начнёт, как ночью, плакать сердце. Надо всё рассказать, надо всё рассказать… Пустыня глаз…
Нина пыталась со мной поговорить, а я сидел, уткнув лицо в коленки, и молчал, леденея, словно на троне, на ледяном троне. А где-то в снежном лесу слышался переливчатый смех. Надо посмотреть, кто же там так смеётся…
Бежал по лесу, а за мной шли по следам.
«Стоп! Почему я убегаю? Я не зверь, чтобы убегать. Замереть, развернуться, стоять твёрдо. Я охотник! А в руке моей нож. Затаиться, невзначай запутать следы, обойти сзади…
Мягко, подкрасться, за волосы вниз, нож к горлу».
— Мальчик, мальчик, я только играла, мне скучно одной в этом лесу. — Сидела на троне, улыбалась. — Иди ко мне, я поглажу твою мягкую шёрстку.
«Я не зверёк, я не зверёк, я не зверёк!»
— Я сказала, иди ко мне!
«Ближе, ближе, я охотник, охотник, охотник!»
И без замаха вонзил нож ей в грудь. Что-то белое и светящееся потекло из раны. Она переливчато рассмеялась.
— Хороший охотник, верный моему сердцу.
Проснулся под одеялами, дрожа, но, кажется, отпустило. Выбрался, по глазам больно ударил свет из окна. Рядом в кресле сидела и плакала Нина. Бросился на пол, прижался к её коленям.
— Прости меня, прости…
— Я люблю тебя.
Меня напоили горячим шоколадом, уложили под кучу одеял с головой, и в этой мягкой темноте я слушал песню и шёл за ней.
— Запятнали его тело чёрными следами. Разложили его тело горячими огнями. Чтобы вороны летали, да по небу. Чтобы волки рыскали, да по снегу. Запятнали его тело чёрными шипами. Прикололи его тело к белой ране, а по ране лёд струится, тает, он его в себя вобрать желает. Так бежал мальчишка наш по снегу, а под снегом тьма лежала тёмным пленом. Запятнали его тело чёрными следами, разложили его тело горячими огнями. Ветер, ветер, мой дружок, дружочек, ты почто покинул белый лепесточек. Без тебя же он кружить, летать не сможет, без тебя его сердечко горе гложет… Разложили его тело горячими огнями. Прикололи его тело к белой ране…
Неужели на меня начали охоту, но почему, так не должно быть!
— Разложили его душу тёплыми кусками. Засосали его душу холодными губами…
Опять один. 10 января 2006 г.
Нина сегодня вернулась домой. Тоскливо…
Комментарий к 5 - 10 января
Нина - https://pp.userapi.com/c543105/v543105687/58fa/RvyKxHfkILc.jpg
========== 11 - 13 января ==========
11 — 13 января 2006 г.
У меня есть диктофон. Я часто на него что-нибудь наговариваю, а потом набираю на компьютере. Заразился этой идеей после прочтения дневника Дейла Купера. Это который из Твин Пикса. Что? Вы не смотрели сериал «Твин Пикс»?! Отца моего на вас нет! Так вот, эта запись как раз такая, набранная с диктофона.
Мама приехала утром. Она вернулась из города, в котором мы жили раньше, до переезда сюда, в дом деда, два года назад, после его смерти. Она приехала не одна, а с моим вечным, самым чудесным, настоящим и любимым другом всей моей жизни. Когда я увидел его, то даже растерялся, так это для меня оказалось неожиданно и невероятно, а он сразу бросился меня обнимать.
— Святослав?
— Да, это я! Ты, как всегда, невероятно догадлив.
Как и прежде, он немного подтрунивал надо мной. Но я знал, какие чувства за этим скрываются, и радость переполняла меня. Друг всей моей жизни! Один двор, одни игры, одни враги, одно счастье и беды, одна жизнь и один мир на двоих. И вот он здесь, со мной, к нему можно прикоснуться, как же всё моё существо скучало по нему. Словно с памятью о нём я отделил от себя часть самого себя, потому что иначе все дни я бы проводил в ожидании и печали. Потому что помня о нём, как о живущем где-то, я бы не находил себе места и не мог бы нормально существовать. Без него рядом нет меня. Вот так его приезд воскресил прежние чувства. Как странно видеть и понимать это. Да, я изменился, раньше я был растворён в этой любви и привязанности к нему, а сейчас мой взор остаётся совершенно ясным.