Мне в подарок он привёз фильм «Хроники Нарнии». И смотря его, я понял, кто сделал мне этот подарок, кто вернул в мою жизнь любимого друга. Ледяной трон в фильме был такой же, как в снежном лесу. Знай, я благодарен тебе, моя маленькая королева. Ты прекрасна в своём величии и жестокости. Я не знаю, что будет со мной, когда через три дня он уедет, но сейчас я счастлив, как не был счастлив уже больше двух лет, и мне всё равно, как больно будет после его отъезда.
Внизу хлопнула дверь.
— Наверно, отец пришёл.
Святослав сразу вскочил.
— Я пойду поздороваюсь.
Выскочил из комнаты и побежал вниз. Я слышал, как ещё с лестницы он крикнул:
— Дядя Слава! (Моего отца Вячеслав зовут.)
И в его голосе были оттенки совсем другой теплоты.
У Святослава не было отца. И так как он постоянно пропадал у нас дома, то мой отец стал и его отцом. Я видел, как Святослав тянется и нуждается в нём. Между ними никогда не было той прозрачной, но временами очень ощутимой стены отчуждённости, что, бывает, встаёт между нами.
— О, к нашему Ветерку Огонёк приехал! — с той же теплотой и неподдельной радостью в голосе, о которой я так часто мечтаю, говоря с ним, сказал отец. — Быть пожару!
Думаете, я чувствую ревность или зависть? Нет. Ведь ревновать к нему — всё равно что ревновать к себе или брату: глупо, бессмысленно и ненужно. Я всегда стремился достичь в общении с отцом той же лёгкости и взаимопонимания.
— Вот это ты вырос за два года. Тебе ведь скоро уже семнадцать будет! Совсем мужчина. А знаешь, что у нашего мальчишки девочка появилась? И они охмуряют нас с мамой, чтоб мы разрешили им жить вместе. Представляешь?! В их-то годы!
Святослав засмеялся.
— Да, он мне уже всё рассказал…
— Слава, тебе в гостиной постелить? — спросила мама уже поздно вечером.
— Нет, я, как обычно, с Ветерком посплю, если он брыкаться не будет, хочу ещё с ним поболтать.
— Да это с тобой спать всегда невозможно было, — припомнил я. — Пораскидаешь свои оглобли, а сейчас они у тебя вообще с полверсты.
А Славка смеялся и смотрел таким понимающим взором, будто знал меня лучше, чем я сам.
— Почему же только с полверсты, — спросил он, — с полверсты — это у тебя, малявка, а у меня с версту будут.
— Будет-будет, шашлык из тебя будет.
Мы сидели на кровати друг напротив друга, укутавшись в одеяла, и неотрывно смотрели друг другу в глаза. Они у него карие, всё понимающие и немного печальные. Он всегда был более осознанным и зрелым, трезво знающим себя и мир вокруг.
— Как же я рад, что ты приехал.
— Я так соскучился, — словно эхо моих мыслей, откликнулся он, а на лице ни тени привычной усмешки. — Как же мы жили всё это время?
И мы начали наперебой рассказывать всё, что с нами произошло за эти два года. Все мысли и чувства, горести и радости. Всё, что было, все сокровенные движения души. Всё, что только составляло нас.
— Почему мы не общались в сети?
— У меня даже компьютера нет, — сказал Святослав.
— А сотовый?
— Не-а.
— Почему?
— Мама сидит без работы дома, у нас совсем нет денег. Я хотел бросить школу и пойти работать, но она не разрешила. Если бы твоя мама не заплатила за проезд, меня бы тут не было.
— Так всё плохо?
— Да, живём на бабушкину пенсию, а её еле-еле на еду хватает.
— И я ничем не могу помочь.
— Тебе и не надо, — улыбнулся Святослав.
— Может, хотя бы обычные письма писать будем?
— Зачем? Это ничего не заменит. Лучше я буду во сне к тебе приходить. Я теперь знаю, где ты.
— Я к тебе тоже приду, я могу, меня прадед такому научил…
Уже погасив свет и засыпая, я думал: «Как странно знать, что он рядом. Как радостно бьётся сердце. Как тепло. Мой друг, мой брат». Я повернулся и, как в детстве (хе-хе, взросляк нашёлся), обнял его.
— Спокойной ночи, — сказал Слава.
— Спокойной ночи.
*
Мы всё время проводили вместе.
— Ты как неизбежность, Олег.
— Чего? Хочешь сказать, что от меня никуда не деться?!
Славка засмеялся.
— Знаешь, что я почувствовал, когда впервые тебя увидел? — Я с подозрением глянул на него, но он, кажется, говорил серьёзно. — Именно неизбежность. Да и потом, наблюдая за тобой и как ты общаешься с другими людьми. Если кому-то суждено с тобой повстречаться и ощутить твоё влияние, это невозможно забыть. Тебя невозможно забыть.
— О чём это ты?
— Ты уехал, и все эти два года ко мне приходили мальчишки, с которыми ты общался, чтобы узнать, где ты и что с тобой.
— А что им надо?
— Это ты у нас ветреный, а для кого-то общение с тобой было очень важной частью жизни.
— Почему?
— Общаясь с тобой, мне почти всегда казалось, что ты нереальное волшебное существо, а вокруг меня сказка.
— Ну что ты плетёшь?!
— Сам ты плетёшь, ну тебя нафиг! Как про всякие леса с девчонками на троне заливать, так всё нормально, а как ему то, что есть, говоришь, так… а-а… ну тебя.
— В этом городе у меня совсем нет друзей, а ты говоришь…
— Это потому, что ты замкнулся в себе.
— Нет.
— Да, уехал и замкнулся. Я увидел это, как только взглянул на тебя. И я знаю, почему ты так сделал.
— Иди ты…
— Ты сделал это из-за меня.
Я почувствовал, что сейчас заплачу.
— Я же знаю, как ты был привязан ко мне, ты и дня не мог без меня прожить, ходил следом, как хвостик. Тебя мама даже так называла — Хвостик, а ты злился, как сто чертей.
— Ну и что, я же тогда совсем ребёнок был.
— А я ничего, если бы ты сам за мной не ходил, я бы пошёл за тобой.
— Ага, ври больше, — сказал я, а сам прислушался к перевороту, творившемуся в душе.
Почему-то мне всегда казалось, что я вечно навязывался и надоедал другу своим присутствием, а он из милости позволял быть рядом, терпел, а оказывается, что не из милости, что он сам тоже этого хотел.
— Ты же знаешь, что я тебе не вру.
— Ладно, я тебе верю… почти…
— Кто-то сейчас получит…
— Только попробуй, вырос, так всё можно?!
— Ага!
— А-а-а! Ма-ама-а-а!
— Да выключи ты свой диктофон, извращенец!
— Я Дейл Купер!
— Он плохо кончил.
— Тогда я… нет, Лора Палмер кончила ещё хуже. Слушай! Ведение дневника очень опасное занятие!
— Скорее эксгибиционное.
— Какое-какое?
— Эксгибиционалистическое.
— Ха-ха-ха! А-а-а! Не трогай меня, я щекотки боюсь!
— Я помню.
— А-а-а-ха-ха!
*
Проснулся от звонка будильника. Славка тихо лежал рядом. Мне показалось, что он не спит. А у меня в груди словно источник любви. Она зарождалась в теле и копилась за грудиной, давила изнутри. Её надо было отдать, иначе бы она разорвала меня. Даже больно немного. Я бы не смог его отпустить, не отдав, не проявив всё, что чувствовал. Я сел на кровати.