Весь день я следовал за ней по пятам и вот что выяснил. Она на год старше меня, зовут её Нина, учится в музыкальной школе, играет на скрипке, живёт в двух кварталах от меня, и главное — я с ней познакомился! Вечером, когда ехали в автобусе домой. Мы сидели рядом, на одном сиденье. Старый автобус кряхтел и гудел, а я всё не мог набраться храбрости, но, поняв, что если сейчас не заговорю, то вернусь домой несчастным и буду проклинать свою нерешительность, начал:
— Нина, — я тронул её за руку, она повернула ко мне лицо, — может, ты меня и не помнишь…
— Я помню тебя, — перебила она, — проводишь меня до дома?
Признаюсь честно, вид у меня, наверное, был очень дурацкий.
— Конечно.
— Ты участвовал в городской олимпиаде по физике. Там я тебя и заметила по-настоящему.
— Как это — по-настоящему?
Нина ничего не ответила, а только смотрела на меня, и я, совсем сбитый с толку, не мог понять, о чём она думает.
— Зайдём ко мне, напою тебя чаем, отогреешься, — предложила она.
Мы зашли, она быстро представила меня своим родителям, не обратившим на меня никакого внимания, и затащила в свою комнату. Усадила в кресло и ушла. Я сидел, осматриваясь: скрипка, книги, диски, не очень новый компьютер, но с очень хорошими колонками. Она пришла, поставила чашки и опять ушла. Принесла чайник, налила чаю, села напротив меня на кровать. И, серьёзно посмотрев в глаза, спросила:
— Ну, рассказывай, зачем ты меня преследовал?
Руки у меня дрогнули, и я поставил чашку на столик. В омут, так с головой.
— Ты мне нравишься, я хочу с тобой дружить.
— Окей! Едем дальше, что будем делать?
— В смысле? — Я чувствовал, что ситуация безнадёжно ускользает из рук.
— Дружба подразумевает наполненность какими-то совместными занятиями, делами, что предложишь?
Я чуть не ляпнул: «Выпить», — но вместо этого улыбнулся и сказал:
— Можем на лыжах в лесу покататься.
— Нет! Не хочу на холод. У тебя есть настольные игры?
Я стал перечислять.
— Стой, это же на компьютере, а я про нормальные, чтобы глаза не ломать.
— Шахматы?
— Карты и музыка! Дум или готика?
— И в ту, и в другую играл.
— Слушай, Олег, ты в каком мире вообще живёшь?
— В реальном.
— И не знаешь, что такое дум и готика? Всё, карты откладываются.
Она залезла на кровать, сняла электроскрипку, подключила кабели.
— Слушай и лишайся своей невинности, сейчас будет дум.
И, став на кровати во весь рост, начала играть… Невинности я лишился уже через пару минут, мою душу словно вывернули наизнанку. Да, русский рок — это не самое крутое в мире музыки. Нина развеселилась, улыбалась, глаза блестели. Она явно получала удовольствие от произведённого эффекта, а веселил её, конечно, я.
Провожая меня, она спросила:
— Олег, ты ещё придёшь?
Я в это время натягивал сапоги. Выпрямился.
— Да.
— Когда?
— Завтра вечером, с картами.
Она улыбнулась.
— Я тебе ещё поиграю.
Вот сижу сейчас, вспоминаю и думаю, что я очень-очень глупый. Ведь у меня даже мысли не было, что она первая обратила на меня внимание. А ведь это значит, что она совсем не случайно прижималась ко мне в автобусе. Господи, мне почему-то стыдно от этих мыслей. Неужели я ей тоже нравлюсь?
Проба пера, или старшие и младшие. 27 декабря 2005 г.
Это я сам о себе сочинил.
Ветреный мальчишка сидел на диване перед работающим телевизором и покусывал то один большой палец на ноге, то другой. О, это была страшная, отвратительная привычка, с которой безуспешно боролись его мама и бабушка. Папа не боролся, он его понимал.
Мелкая мелочь скакала вокруг, молола чушь и всячески мешала сосредоточиться на создании его первого прозаического произведения.
— Мишка, Мишка — коротышка!
— Олежка, Олежка…
Ветреный мальчишка засмеялся над не сумевшим ничего придумать братом. За что получил маленьким, но твёрдым кулачком в бок.
— Мама! Он меня бьёт!
— Значит, заслужил.
— Как меня, так заслужил, а как я его, так не дерись!
— Не хочу больше быть Мишкой, хочу быть Тимом, — сказал брат. — Слышишь? Теперь я Тим.
Ветреный мальчишка сидел, потирал бок и размышлял о предвзятом отношении родителей к старшим детям.
— Мишка, — брат сделал страшное лицо, — ой, Тим, давай меняться, хоть тебе и пять лет, теперь ты старший.
— Ветреный мальчишка — глупенький врунишка, — выпалил брат.
Стало очень-очень обидно. Ветреный мальчишка ушёл в свою комнату и заплакал.
Я целовался, мне понравилось, очень. 27 декабря 2005 г.
— Классика — это фигня, она меня не возбуждает. Ради классики никогда бы не занималась. Я её только как тренажёр воспринимаю. Разве можно любить тренажёр?
Я подумал, представляя, можно ли любить козла, через которого мы прыгаем.
— Стопудово нет!
— Вот! Поэтому про классику забудь. Почему на двоих нет ни одной стоящей игры в карты? Ты об этом думал?
— Нет.
— А я думала. Вдвоём наедине только дети могут о картах думать и спокойно играть. А дети играют в простые игры, на другие у них мозгов не хватает. У тебя есть хороший друг для игры в карты, такой, чтобы не раздражал и не мешал общаться?
— Не-а.
— Да-а… проблема… В дурака не вариант, и в другие тоже. Пойду я дверь закрою.
Она подошла к двери и накинула крючок. Вернулась на кровать, внимательно на меня посмотрела.
— Иди сюда, в карты не поиграешь, остаётся только целоваться.
Моё тело явно обрело самостоятельность и оказалось рядом с Ниной.
— Целуюсь впервые в жизни, — предупредил я, стараясь скрыть смущение.
— Серьёзно? Я тоже, садик не в счёт. Будешь смеяться — придушу.
Засмеялась она первой.
— Да, прикольно, давай ещё!
— Давай, — согласился я.
Какое-то время мы целовались. Затем поняли, что нам это надоело, и Нина стала ставить мне свои самые любимые композиции в исполнении разных групп. Я сидел, слушал её комментарии, в большинстве своём непонятные из-за музыкальных терминов, и тёмную, часто пронизанную трагедией, мелодичную музыку. Мне было хорошо, по-настоящему хорошо. Словно мир в душе, а я там, где должен быть на самом деле. Это и есть настоящее счастье?