Видно, это ему и теперь удалось. Турки явно сдались прежде времени. На их кораблях еще воюй и воюй.
Старший офицер «Меркурия» Скарятин деловито распоряжался плотниками, укреплявшими поврежденные в бою реи на гроте и бизани брига.
Что- то рвануло в сердце Казарского, с берега глядевшего на «Меркурий». Севастопольское адмиралтейство, судостроительная верфь, уже наметило спуск на воду нового тридцатишестипушечного фрегата «Рафаил». Два капитана -командир «Ганнимеда» и командир «Меркурия» - равно претендовали на командование фрегатом. Казарский видел, теперь шансы капитан-лейтенанта Стройникова увеличились. За кормой «Ганнимеда» не приз, - головни недогоревшего костра. Борт о борт с «Меркурием» стоит «Босфор», которому после ремонта предстоит стать хорошим транспортным судном флота российского.
Новейший «Рафаил», фрегат, о котором можно только мечтать, - вот истинный приз отважного Стройникова.
Лейтенант почувствовал, как смертельно ему надоел скрипевший и постанывающий при каждом наскоке ветра «Соперник», - словно гроб, изъеденный древоточцем, сам готовый от усталости уйти в пучину. Как надоело, выходя в очередной рейс, каждый раз сознавать, что отходивший свое бриг изнемогает в затянувшейся борьбе с волнами и ветрами. Как надоело каждый переход спать «собачьим сном» и настороженно вслушиваться в скрипы рангоута, в скрипы дряхлого корпуса, в скрипы всех сочленений. Везет Стройникову! Уйдет Семен Михайлович, уйдет на «Рафаил». Кому «Меркурий» достанется?
Построенный тоже на севастопольской верфи, «Меркурий» не был ни лучшим кораблем Черноморского флота, о котором можно было бы мечтать, как о даре судьбы, с таким пылом, с каким мечтал лейтенант, ни даже лучшим из кораблей своего класса, бригов. Двухмачтовик, предназначенный для крейсерства, разведки и посыльных нужд, «Меркурий» тяжеловат в ходу, так как сработан из прочного, но тяжеловесного крымского дуба. Южным верфям постоянно не хватало сухого корабельного леса, доставляемого из-под Архангельска. И потому мастера корабельных дел вынуждены были искать породы заменяющие. Бриг вынужденно широковат. Мастер Осьминин, строя его, обезопасил себя, дав бригу больше прочности за счет ширины. И толстяка Осьминина, и «Меркурий» офицеры, посмеиваясь, называют «толстозадыми». Но бриг и не так уж плох, когда идет в галфинд, когда ветер под прямым углом к диаметральной плоскости судна. «Меркурию» всего-ничего восемь лет. Ему плавать и плавать!
А Стройников, не видя Казарского, вел сортировку пленных.
Был он в люстриновом сюртуке, со сбитой на затылок фуражкой, взмокший, весь еще в запале отгремевшего, но не до конца пережитого боя. Не видя Казарского, - голосом звучным, красивым, «налитым», кричал с борта:
- Орлы!… Молодцы, ребята!… Что я вам говорил? Разве мы четырех «султанов» взяли? Мы четыре щепки взяли… Такие ли призы, братцы, брать еще будем! - И перегнувшись через борт: - Тихонов! Тихонов! Ты что трясешь басурмана? Он что тебе, анкерок с водкой? Не тряси ты его, а то он, турка черный, со страху белее бинта на твоей голове будет!
Тихонов, матрос с перевязанной головой, Отвечал снизу:
- Никак нет, вашскородь, турка не пужливый. Вон каким волком зыркает. Он, вашскородь, ага [21] . Голый, а все равно видно, ага! Я ви-ижу! Говорю ему: «Туда вон подавайся! К командиру!» С резоном говорю…
- С каким резоном? С каким резоном, Тихонов! Что ж ты ему, офицеру, резон в лоб вколачиваешь, башибузук ты этакий! - орал Стройников, радуясь своей луженой глотке. Большой, плечистый, с лицом румяно-смуглым от загара и соленых ветров, он был в центре всего. Его облепили со всех сторон офицеры и матросы. Наблюдали с любопытством за командиром и дюжим Тихоновым. Турок, совсем молодой, голый по пояс, под взглядами соотечественников сердито-злобно и вместе с тем беспомощно ощеривался, бросал на матроса взгляды, которые можно было бы понять так: «Только тронь меня! Только посмей!» Сколько раз Казарский наблюдал у пленных эти беспомощные взгляды попранного самолюбия!
- Они, вашбродь, ножками не можут! Я их сейчас на руки и к вам!
И матрос уже пригнулся, чтобы взять тонкого в стане, с втянутым
животом, стройного агу на руки.
Вот когда от хохота заколебало палубу «Меркурия»!
- Только ты его нежненько, Тихонов! - посоветовал старший офицер.
- Ты, Тихонов, его, как княжну персидскую! У сердца голубь!
- В гарем, в гарем его, Тихонов! Вон глазины какие черные, красивые. И впрямь княжна!
Советы, команды, подсказки летели со всех сторон.