Уже и Вукотич понял, что допрашивать капитана - время терять.
- Спроси ты янычарку, Казарский, - с раздражением проговорил Вукотич, переводя глаза на женщину, - что она, жена коменданта Анапы, паши Шатыра Осман-оглы? Вон какая богатая. Вся золотом увешана. Если жена паши Шатыра Осман-оглы, жди нового нападения на Анапу. Не собираются они нам оставлять крепости, коли жен вызывают. Турка пока на штык не подденешь, нипочем не уговоришь!
В обороне турки всегда упорные. И Вукотич, проницательный, въедливый, прав, - жен не вызывают, когда хотя бы в затаенном уголке мозга есть мысль о сдаче.
Переводчик приосанился, напустил на лоб думу. Даже склады-морщины над бровями углубились.
- Анапская жена у Шатыра состарилась. Вся седая, лицо печеным яблоком сморщилось. Паша молоденькую возжелал, - проговорил переводчик, отпуская от себя слова неторопливо, степенно.
- Молчать! - побагровел Стройников. Не терпел вранья. Вранье в военном деле - гибель!
Вукотич тоже возмутился:
- Имени янычарки узнать не смог. А тут всю жизнь по канве вышил!
Переводчик струсил, смолк.
Турчанка вжалась спиной в фок-мачту. В черных глазах - даже за кисеей яхмака - нарастающая жуть.
Казарский глянул на нее, и кольнуло его воспоминание. Сестру, покойницу, увидел. Та была еще моложе, когда погибла. В двенадцатом году Наполеон взял Витебск, а днем позже вошел в Дубровно. Какую свободу Франция принесла в Дубровно, семья Казарских узнала сполна.
Солдатня разграбила барскую усадьбу.
Матренушку приметили, - рослая была, как все Казарские, лицом белая, коса за плечом до половины спины. Матренушка от солдат к мельнице, к реке. До обрыва доотступалась. Видит - некуда больше. С обрыва - в водоворот у мельницы. Сетями ее вынули потом. Всю о камни избившуюся.
Отец в один час обезножил. А через год, в 1813-ом, умер. Казарскому предстояло еще год учиться. А кошта-то нет! Все шло к отчислению из училища. Дальше - жизнь без средств. Но опять же - светлая память генерал-майору Бардаки! - со скудных штурманских курсов Казарского он отчислил в… класс гардемаринов. Год беды стал годом крутого поворота в судьбе Казарского. Штурмана - черная кость флота. На них армейская форма, у них армейские звания: подпоручик, поручик. У офицера флота совсем иное положение. Офицер - хозяин корабля; штурман - обслуга. Казарский, единственный из поступавших в штурманские классы, выпущен был мичманом.
Казарский присел перед турчанкой на корточки. С приветливостью заглядывая в глаза, смягчая голос, спросил:
- Сэнин адын нздир?
- Улдуз… - Едва шевельнулись обведенные кармином губы.
- Уддуздур? [23] - засмеялся Казарский и с гримасой шутливого замешательства взглянул на небо, в то же время кося глазами на турчанку. Словно собирался сравнить звезду на небе и звезду на баке «Меркурия»,
Турчанке было не до смеха. Последняя краска стекла с лица.
Казарский поймал себя на мысли, что за пятнадцать лет, прошедших со дня гибели сестры, поистерлось в памяти лицо Матренушки. И вот только теперь, глядя на турчанку, совсем на Матренушку не похожую, вдруг, вспышкой в мозгу, увидел глаза сестры, зеленовато-карие, за светлыми пушистыми ресницами, и славянскую россыпь веснушек в межбровье, по носу и по щекам. В последнюю минуту у сестры вот такие же, наверное, полные ужаса глаза были…
- Сэнин коджан - паша Шатырдыр? [24]
- Оставь ты ее Христа ради! - поморщился Стройников. - Оглянись.
Казарский оглянулся. Пленные турки вштопорились в него и турчанку глазами. Смотрели так, что от одних взглядов их, как пропоротый жгучей пикой, умрешь. Слушали, что он спрашивает, что она отвечает. Женщина, боясь русских, еще больше боялась их, соотечественников. Рассказывали, после окончания предыдущей кампании произошел обмен пленными. В нем участвовал флаг-офицер вице-адмирала Грейга капитан-лейтенант Клюев. Среди пленных был двухбунчужный паша, толстый немолодой турок. Пока плыли от русских берегов до турецких Клюев как-то даже сдружился с пашой.
В Стамбуле он сутки был. Обмен произвел. Бригу «Орфею» скоро отходить. Захотел флаг-офицер заглянуть в гости к двухбунчужному. Дом в Буюк-даре, паша приглашал. Вошел во двор, а на воротах кожа! С живой жены, чем-то провинившейся, снята вместе с волосами! На земле в конвульсиях дергается что-то, живое, что совсем недавно человеком было. Глаза с полным сознанием в выражении смотрят, о смерти молят. Тут же собаки юлят, крутят хвостами, обнюхивают плоть без кожи. Клюев не выдержал, пристрелил бедолагу.