Он положил себе, никогда ни у кого этих самых ласковостей не искать. Мужчины-Казарские ничего так не хотели, как еще раз суметь подняться на палубу, еще раз поискать судьбы в море. Александру единственному - после деда - повезло.
Шла очередная русско-турецкая война.
Суджук- Кале, за который сражался дед, уже русская крепость. Под огнем русских батарей последняя крепость на северном берегу Черного моря, Анапа.
Флот воевал храбро.
Флот жил под неусыпным вниманием царя. Каждое утро царь принимал военного министра по делам Адмиралтейства Моллера и выслушивал его. Знал всех командиров всех кораблей. Ни один перевод с Черного моря на Балтику не проходил без его ведома. Ни одного недоросля-волонтера, даже храброго, не определяли в гардемарины без высочайшего соизволения.
После темных столичных событий 14 декабря 1825-го года Николай уповал на дисциплину. Сам работал с 6 утра до полуночи и неусыпно следил, чтобы все все положенное выполняли.
Флот выполнял.
Казарский, обдумывая злосчастную судьбу деда, говорил себе: гра-ницы есть у государства, но есть они и у человека. Каждый человек - сам себе империя. И должно ему оберегать свои человеческие границы так же любовно, как оберегаются государственные. Он не питал никакой личной вражды к туркам, с которыми воевал. Но твердо считал, что северный берег Черного моря не должен быть турецким. Как пришли османы сюда с кровью и огнем в XIV вехе - так пусть с кровью и огнем будут отсюда вытеснены. Им - южный берег Черного моря, славянам - северный.
Тут отступать нельзя.
А раз дело божеское, святое, то и исполняй свой долг.
Он не хотел, как его дядюшка, тупить всю жизнь перья в канцеляриях. Он не хотел, как отец, вконец обнищавший дворянин, быть управляющим у графа.
Ему повезло.
Он моряк.
Он офицер.
Вот эти границы своей личной «империи» и нужно оберегать.
Пора уходить на корабль.
Казарский поднялся, ласково и жалеючи улыбаясь дяде. Старик истлевал на глазах. Слеп, глох, ветшал. Сюртук, бывший «присутственный» - ветошь. И даже глазки, некогда карие, какие-то ветошные. Спина - скобой. Ноги семенящие.
Недолго, нет, недолго ждать наследства.
- Живите, дядюшка, - сказал искренно, прося. - Я вас живого люблю.
Дядюшка обмяк лицом. Было все же приятно, что со смертью не торопят.
Лейтенант вынул из кармана часы. Подошел к зеркалу на беленой стене. Застегиваясь, взглянул и удивился тому, как похудел и почернел всего за месяц войны. Цыган! Даже волосы на баках кучерявятся. Война - труд тягловый. Не вспыхни война с Турцией, быть бы его транспортному судну «Соперник» списанным на дрова, а самому лейтенанту пришлось бы заполнить вакансию на каком-нибудь корабле, где в командирах капитан-лейтенант или капитан II ранга. Но война прожорлива. Транспорты возросли в цене. На «Соперник» поставили единорог [5] . И даже перевели в класс бомбардирских судов.
Казарский надеялся под Анапой и с одним единорогом на борту быть полезным отечеству. Жалование задерживали. Денег не было. Но весь месяц войны, возбужденный событиями, лейтенант и при безденежьи чувствовал себя неуязвимо богатым. Так был полон честолюбивых и чистых надежд, так был полон доверия к своей судьбе, не такой горемычной, как у деда.
Проводив племянника, Алексей Ильич прошел по квартирешке, оглядывая ее, хотя его уже звали на хозяйские этажи, наверх, чай пить. Квартирка была тесненькая, без претензий на шик. Мебель хозяйская. Это Алексею Ильичу понравилось. Сначала дом приобрети - потом всю эту нынешнюю чахлую мебель. Все эти глупые трельяжи [6] , обвитые плющом, горки [7] фанцузские, карсели [8]