- Хорошо идут!
Лейтенант, ревнивый к достоинствам чужих кораблей, возразил уверенно:
- И мы не хуже!
Быть «не хуже» «Меркурию» трудно. «Штандарт» и «Орфей» сделаны из легких и прочных пород северных сосен, «Меркурий» из тяжеловесного крымского дуба. Когда вышли из Сизополя, «Штандарт» с «Орфеем» с легкостью оторвались от «Меркурия». Видя это, Сахновский убрал часть парусов, уменьшил бег. Оба корабля пошли без брамселей. Деликатность командира отряда вызывала признательность в душе, и, вместе, задевала за живое. И Казарский записывал в лагбухе:
«В продолжении ночи следовать движениям «Штандарта» и стараться держаться на ветре вперед его траверза. Равно дать мне знать, естьли он («Штандарт») уйдет вперед на 6 румбов от нашего траверза, а мы под теперешними такселями не будем в силах держаться за фрегатом».
Маневрируя парусами, прибавили ход сначала на четверть узла, а потом больше. От «срама» избавились. «Штандарт» и «Орфей» подняли брамсели. И командир «Штандарта» просигналил флагами, что ходом «Меркурия» доволен.
На шканцы вышел первый лейтенант Сергей Иосифович Скарятин. Скарятин, такой же постоянно недосыпающий в походах, как и командир, был постарше Новосильского. Ему тридцать. Статный и привлекательный красавец, он был родом из известной флотской семьи Скарятиных. Кончая морской корпус, вполне мог остаться на Балтийском флоте среди «теткиных детей». Так кадеты Петербурга называли всякого рода «протеже». Но оказался по своей воле на воюющем Черноморском. Скарятин стоял, поеживался от утренней свежести, подавляя зевки. Пока еще не совсем расстался со своей жесткой подушкой, на которой бы еще спалось и спалось. Но вот пробьют шесть склянок. На палубе начнется обычная усердная утренняя чистка корабля. И старший офицер, как шенкелей от кого получит. Встрепенется. Будет возникать то на корме, то на носу, то на нижних палубах. Принимать доклады усердствующих унтер-офицеров, надрывающего хриплую глотку боцмана Конивченко. Ничего не принимая на веру, проверять, хорошо ли проведена приборка. Покрикивать по ходу на матросов:
- А ну, шевелись! Шевелись! На военном корабле бегают, а не ползают!
И на лице будет привычное вызывающе-веселое выражение.
- Ветерок-то славный, - пожелав доброго утра командиру и вахтенному, не без удовлетворения проговорил Скарятин. Засмеялся: - А хорошую мы набрали скорость. Шли бы в кильватер «Орфею», отдавили бы ему пятки!
- Не люблю я эти майские ветры! - поморщился Новосильский. - Ненадежны. С утра дует-дует ровный, только ты в него поверил, а он взял да скис.
- Уже близко, - не обеспокоился Скарятин. - Тут и в дрейф ляжем, так не беда.
Казарский держал трубу у глаз, вглядываясь в горизонт.
Зюйд чист. Солнце поднялось еще. Море из фиолетово-темного превращалось в синее, а полосами - в зеленоватое, малахитовое. Волнистое безбрежье дышало прохладою. Казарский повел трубу левее. И увидел облачко. Словно в дали-дальней кто-то, невидимый и неслышимый, выстрелил. Шли минуты. На линии горизонта, где небо сходится с морем, на равном расстоянии один от другого вспухали белые облака «разрывов». Но даль так и не донесла ни единого звука.
И когда Казарский внутренне дрогнул, догадавшись, что это за «облака» на горизонте, марсовый матрос, с высоты тоже через трубу смотревший на горизонт, крикнул:
- Вижу корабли!
- Сигнальщик! - окликнул Казарский. - Флаги: «Вижу корабли».
На «Штандарте» и «Орфее» тоже увидели. Выстрелили сигнальные
флаги.
- Барабанщиков! - приказал Казарский.
Вахтенный бегом бросился вниз, в кубрик.
Через минуту барабанщики Данилов и Майоров, флейтист Филиппов стояли перед ним.
- Тревогу!
Утренняя тишина - вдребезги. Топот десятков ног по трапам и на палубе. Свистки боцманской дудки, поторапливающие окрики унтер- офицеров, грохот ног бомбардиров, с разбега останавливающихся у карронад. И вновь тишина под парусами. Но уже совсем другая тишина, в ней тяжеловесная немота грозовой тучи. Недвижно застыли у снастей матросы, - по расписанию одни у фок-мачты, другие у грот-мачты. Застыли в ожидании команды те из них, кому предстоит взлететь по вантам на реи, чтобы поднять дополнительные паруса.