Казарский шел, и вся палуба гудела повтором:
- Драться до последнего! Потом взорваться!
Командир подошел к расчету Трофима Корнеева.
- Что, братцы, жарко, видать, будет?
- Уже жарко, вашбродь! - серьезный, внутренне уже настроившийся на бой, ответил Корнеев. Он, в самом деле, только что отдал весла Пигошину, и еще не восстановил дыхания. Могучая грудь его высоко подымалась и опускалась.
- Корнеев, - просил Казарский, - у тебя ведь глаз, что у коршуна! Я таких метких, как ты, мало видывал. Ты, Корнеев, не в борт «адмиралам» цель. Ну попадешь в борт, ну сделаешь пробоину. Утонет он, что ли, от твоей дырки? Ты, Корнеев, покажи, как можешь по снастям бить. Упадут у турка паруса - и «адмирал» нам не страшен.
- Вашбродь! Вы правьте к большому «адмиралу», - с готовностью постараться попасть в снасти, показать умение соглашался Корнеев.
А турецкие барабаны все били и били. Гул их раздвоился. Ибо раздвоился курс «адмиралов». «Селимие» возымела намерение зайти с правого борта брига, «Реал-бей» с левого.
Какая- то мысль все возникала в мозгу командира «Меркурия» и, подавляемая тысячью забот и множеством неотложных распоряжений, гасла, не родившись. К кому-то из команды надо подойти всенепременно! Любого пропустить можно, а этого нельзя.
«Зябирев!» - вспыхнуло в мозгу. Как же это он до сих пор не вспомнил. Любому на «Меркурии» что в плен, что в ад. А уж татарину лучше в ад, чем в плен!
- Файзуил! - окликнул Казарский матроса в группе мачтовых мичмана Притупова у фок-мачты. Мичман подхватил из рук Зябирева толстый марса-фал (канат). Татарин подскочил к командиру. На молодом лице деятельная старательность, а в глубине блестящих, темных, бараньих глаз страх, который Файзуил хочет убить в себе и не может убить. Любой из мачтовых то слышит непрерывный, нарастающий гул барабанов в ушах, то забывает о нем, уже попривыкнув. Татарин слышит барабаны, - в любую секунду слышит!
- Файзуил! - проговорил Казарский, вынимая из-за пояса пистолет и проходя впереди татарина к люку крюйт-камеры: - Вот смотри, кладу пистолет на шпиль [39] . Тебе его все время видно. Смотри, чтоб не упал со шпиля, чтоб не столкнули его ненароком с палубы. И уж… если ни один из господ офицеров не останется в живых, ты, Файзуил, стреляй в порох.
- Слушаю, - не вскричал, взвизгнул на радостях молодой татарин. - Файзуил будет стрелять! Файзуил все сделает!
Болотный огонек страха погас в его горячих глазах. Теперь он был «хозяином» крюйт-камеры, набитой порохом. Теперь он отвечает за пистолет, положенный на шпиль. Когда у тебя столько пороха - пусть адмирал тебя боится, а тебе бояться нечего!
Да и командиру «Меркурия» стало спокойнее. Под надежной охраной Файзуила пистолет не затеряется, не пропадет. В нужную минуту будет на месте.
Барабаны били уже с близкого расстояния. Казарский живо представил, какие они огромные. Дробь учащалась и учащалась, наваливаясь с двух сторон, сея тревогу. Все на «Меркурии» знали, что значит этот бой барабанов, когда турецкие барабанщики стараются спорить с громами небесными: сейчас прогремит первый залп. Гул барабанов утонет в грохоте разрывов.
Резво, как старший юнга, подскочил к командиру Прокофьев.
- Ветер и в наших парусах!
И правда, среди бликующего, словно политого маслом, моря зарябило за кормой «Меркурия». Ветер, отяжелев, спустился в нижние слои атмосферы. Зашуршали, захлопали паруса брига, вот-вот наберутся силы.
- Поздно, Иван Петрович, - с решимостью и невольной скорбью в голосе, проговорил Казарский. - «Адмиралы» на расстоянии выстрела. Сейчас начнется…
Он едва договорил, грохнул залп с «Селимие». С интервалом в секунду грохнул залп с «Реал-бея». Стена воды взмыла к небу перед носом «Меркурия». Стена воды, вспененная, поднялась за кормой и опала, рассыпавшись на брызги. Перелет - рассчитанный. Недолет - рассчитанный. Топчи-баша (главный артиллерийский офицер) «Селимие» и топчи-баша «Реал-бея» послали пока только грозные предупреждения бригу: у команды русского корабля есть минута на то, чтобы одуматься и спустить флаг.
Не сдастся - бриг будет испепелен.
Со вторым залпом «адмиралы» не торопились.
Уверенная наглость была в этой неспешности…
Командир «Меркурия» знал, почему нет второго залпа. Сейчас будут кричать в рупор, предлагать сдаться: «Сдавайся, Иван! Лодка был твоя - лодка тэпер моя. Лодка йох - башка вар, жизнь вар!» [40]