В самом деле, в звенящей, напряженной тишине, какая бывает только на море после грохота пушек (да еще в мертвецкой), громкий голос произнес:
- Сдавайся! Убирай паруса!
Казарский был поражен почти чистым произношением. Лишь легкая гортанная протяжка конечных гласных выдавала в том, кто кричал, сына Востока. «А почему я удивляюсь? - подумал он. - У адмирала должен быть хороший драгоман [41] ».
Только теперь он, капитан-лейтенант, вполне осознал, с кем вступает в единоборство.
В его противниках бывали байрактары, бывали командиры малых судов. Случалось, в составе эскадры «Меркурий» противостоял какому-то кораблю противника примерно своего ранга.
Адмиралам он, капитан-лейтенант, противостоял впервые в жизни.
- А ну-ка, братцы, ответим турку на нашем морском языке, которому и переводчика не надобно! Федор Михайлович, - обратился он к Новосильскому, - с Богом!
Бомбардиры Петр Ефимов, Яков Ковалев уже навели перенесенные на корму пушки. Прислуга - старшие юнги - стояла с подожженными фитилями. Лейтенант сделал взмах рукой:
- Огонь!
Дым, пронизанный огненными струями, окутал корму. Рванув, пушки откатились назад. Выстрелив, матросы быстро и молча принялись за новое заряжение. Стрельбу начали без суеты. Пушки перекатывали, словно они были игрушечными, легкими.
Дым рассеялся. Еще минуту назад реи «Селимие» и «Реал-бея» были усыпаны матросами, как во время парадов и смотров на земле зеваки усыпают заборы, чердаки строений, крепкие ветви деревьев. Все хотели видеть, как русский бриг спустит флаг. Но вот дым рассеялся, и на реях «Селимие» никаких зевак. Быстро пустеют реи «Реал-бея». Казарский, наблюдавший все через трубу, видел, как опасно близко к носу «Селимие» упали оба ядра, посланные с «Меркурия».
- Ефимов, молодец! Ковалев, ай-да глаз! - закричал Казарский тем сильным, вызывающим к возбужденным голосом, который, знал, побуждает к лихости и усердию. - Для пристрелки выстрел лучше некуда. Не посрами, ребята, ни себя, ни Россию!
На «адмиралах» вспухли белые дымки, затем послышались залпы, и засвистели ядра. В какие-нибудь три минуты канонада до того усилилась, что от сотрясения воздуха задрожали мачты брига. Заряжали пушки и били по «адмиралам» расчеты Ефимова и Ковалева. Грохот стоял такой, что было невозможно отличить по слуху, где выстрелы свои, где «адмиралов». Густой дым окутал бриг, застлал солнце. Казарский, отдавая распоряжения мачтовым офицерам, командуя рулевыми, сместил «Меркурий» не только на норд, но и на вест, убираясь с места, к которому пристрелялись турки. Через некоторое время густые дымы, пронизываемые высокими столбами взлетающей вверх воды, оказались значительно левее брига. Турки стреляли по той точке, где «Меркурия» уже не было. И Новосильский получил добрую минуту возможности видеть «Селимие» и «Реал-бей», в то время, как бомбардиры «адмиралов» у орудий, окутанных дымами от собственных выстрелов, ничего не видели. Залп был очень хорош, первое попадание! В носу «Селимие» смолкло одно орудие.
Взвились сигнальные флаги на фалах «Селимие». Верховный адмирал отдал какое-то распоряжение младшему флагману. Вскоре Казарский разгадал, какой. Оскорбленный, уязвленный дерзким бригом, капудан-паша решил в одиночку расправиться с ним. «Реал-бей» остался
за кормой, выдерживая дистанцию. А «Селимие», идя под всеми парусами, быстро одолевала остатки расстояния, выходила на боевую позицию. Намерение - бортовым залпом накрыть противника. До сих пор «Селимие» вела огонь только с носовых орудий, их было шесть. Огневая мощь «адмиралов» - в их бортовых батареях. На трехдечной (трехпалубной) «Селимие» - батареи в три яруса. Самые тяжелые орудия - на нижней, наименее уязвимой палубе. Общее число стволов на борту - более пятидесяти. Достаточно одного попадания в цель - от «Меркурия» одна мелкая щепа останется на замусоренной поверхности моря. «Реал-бею» верховный адмирал Порты отвел роль зрителя.
Все, что было до сих пор, поняли на «Меркурии», было только запевочкой…
Казарский в запале боя вроде бы не имел возможности и думать ни о чем, кроме распоряжений самых срочных. Командовал рулевыми и мачтовыми группами, посылал то своего вестового Степана Шаронова, то штурманского ученика Федю Спиридонова в низы, где уже были две пробоины, одна из которых очень беспокоила его. Там работали унтер- офицер Есипов, плотник Самойло Пальчиков, купор Иван Баев и юнги. Секунды дух перевести не было. Но мозг его, удивляя его самого, с яркостью поразительной представлял ему главного флагмана Порты Осман-пашу. Никогда в жизни Казарский его не видел. А теперь ему представлялся крепкий, с морской посадкой сильной фигуры мужчина лет сорока пяти-сорока семи, - в таком возрасте был его превосходительство адмирал Грейг. Он видел смуглое восточное лицо Осман-паши, яркие, не угасающие и с возрастом глаза фанатика, - их так много на Востоке! - человека с горячей кровью, с взрывным темпераментом, который в минуты обиды доводит до помутнения рассудка. Чем, если не настроением минуты, можно было иначе объяснить то, что капудан-паша отказался от первоначального плана боя и принял другой: добить русский бриг в одиночку, оставив младшего флагмана в наблюдателях? Первый план был безупречен. На полчаса терпения, и «адмиралы» взяли бы «Меркурий» в «два огня». Казарский представлял: «Селимие» палит с левого борта, грозно развернутая батареями к «Меркурию». «Реал-бей», двухдечный (двухпалубный), тоже грозно развернут правым бортом к бригу. Как бы ни крутился, ни юлил, ни разворачивался «Меркурий», уклоняясь, он неизбежно подставлял один из бортов то «Селимие», то «Реал-бею». А теперь, имея одного противника - «Селимие» - «Меркурий» выигрывал право маневра. Дав залп, он мог, тотчас развернувшись, стать кормой к «адмиралу». Корпус «Меркурия» в самом широком сечении - девять метров, длина по диаметральной плоскости - тридцать. В дыму огня на расстоянии полумили попасть в бриг, когда он развернут узкой кормой, - все равно что попасть в иголку. Попробуй, попади!