И тотчас свистнуло ядро над самой головой Казарского, прошило парус. Раздался сильный треск у ног, завертелся, забрызгал огнем брандскугель. А вблизи карронад, как и на «Селимие», картузы с порохом, горки ядер. И мельком в глазах Казарского юнга Гаврила Титов с песком бросается на брандскугель, засыпает огонь. Хладнокровно, словно распоряжаясь утренней приборкой, перебегает от орудия к орудию Конивченко, покрикивает на юнг с парусиновыми ведрами в руках. Юнги обдают разгооряченные стволы забортной водой. От стволов - пар. И резкой картинкой, оставившей глубокую зарубину в памяти, раненый, с головой и лицом залитыми кровью, матрос Файзуил Зябирев. Сидит на палубе, возле шпиля у люка крюйт-камеры. За кровью, брызжущей из раны, глаза красные.
- К фельдшеру! К фельдшеру! - кричит ему Казарский.
- Йох! Моя йох! - едва водит тяжелой головой Файзуил и показывает на пистолет на шпиле, не желая отходить от него.
К раненому подскакивает старший фельдшер Михайло Кочетков, пытается силой поднять Зябирева, увести в низы. Раненый - откуда только сила такая - отталкивает Кочеткова:
- Йох! Моя йох! Моя здесь будет!
И фельдшер, у которого дел выше головы, перевязывает Зябирева,
оставляя того на палубе.
Еще ядро падает рядом с ним. За спиной у фельдшера воспламеняется картуз с порохом. Юнга, совсем мальчишка, Платон Серегин, по-мальчишечьи тонко визжит, все забыв от ужаса:
- Пороховой погреб горит!
Фельдшер бьет паникера по голове чем-то тяжелым, и тот падает на спину на палубу, успокоенный и безопасный до того времени, пока придет в себя.
Новосильский, переходя от орудия к орудию, натыкается на раненого бомбардира Карпа Пишогина. Тот бледен. Морщится, баюкает поврежденную руку. Новосильский кричит ему:
- Сам сможешь сойти вниз?
Пишогин через силу качает головой:
- У меня, вашскородь, не рана. У меня, вашскородь, контузия. Очухаюсь и к орудию.
Не успел лейтенант и на пять шагов отойти, еще попадание, и нет ни Пишогина, ни всего его расчета.
«Селимие» обрушивала смерчи огня. На палубе - ад. Рев орудий такой, уши не выдерживают. «Меркурий», паля бортовыми, вертится юлой. Казарский, с рупором у рта, бросает бриг то вправо, то влево, все время перемещается, уходя от выстрелов «Селимие».
- На брасы… кливер-шкоты и гика шкоты… - командует он. - Право руля!… Пошел брасы… Кливер-шкоты и гика-шкоты травить… Одерживай… Так держать, брасы и шкоты при-и-хватить!…
И бриг, только-только дав залп, разворачивается кормой к «Селимие». Ядра роют воду там, где только-только был борт «Меркурия». Бурлящая стена взмывает к небу и опадает грохочущим водопадом.
Казарский снова и снова подскакивает к расчетам Трофима Корнеева и его соседа Ивана Лисенко. Бой спаял соперников, таких ревнивых к славе друг друга! Расчеты стреляют кителями, - снарядами из двух ядер, скрепленных цепью. В каждое из орудий одновременно закладывают по ядру. Залп - и тяжеловесная, полная ломовой силы конструкция летит на корабль противника. При попадании рушит оснастку, рвет паруса, сбивает части рангоута, перерезает снасти. Корнеев и Лисенко метят в грот-мачту. Помоги Бог бомбардирам! Бывают повреждения, после которых кораблю не воевать. Даже если он линейный исполин. Хочешь не хочешь, а ложись в дрейф, устраняй повреждении
- Ну что, Иваныч? - спрашивает Казарский, наклоняясь. над Корнеевым, старшим из бомбардиров, прилипшим к рамке ружейного наведения. - Прицелился?
- Правьте, вашбродь, чтоб поближе было, - напряженно, едва размыкая скованные губы, говорит Корнеев. - Больно дымно на «султане».
Так! Поможет Бог или не поможет, не предугадаешь. А вот ты командир, так и помогай бомбардирам.
- Конивченко! Ко мне! - распоряжается Казарский.
Он все время помнит, что Файзуил Зябирев ранен. Сейчас Казарский в первый раз развернет «Меркурий» носом к «Селимие». Бриг подойдет к «адмиралу» на расстояние меньше полукабельтова. Развернется бортом. Даст возможность расчетам Корнеева и Лисенко выстрелить. Но нечего думать, что Осман-паша так и подставит себя под залп бомбардиров!
Близится критическая минута боя. Если Корнеев и Лисенко промахнутся, останется одно: свалиться бортами и взорваться. В крюйт-камере и теперь пороху довольно. Командир «Меркурия» хотел, чтобы пистолет был под надежным глазом. Объяснил боцману, что от того требуется. Поднял трубу к глазам.
Турецкий флагман - в клубах дыма. Его опоясывают три огненных пояса - огонь батарей всех трех ярусов. Острый взгляд Казарского уверенно выбирал тот сектор моря, ту точку, с какой расчетам сподручнее будет дать залп.