- Слушай, юнга, - хрипел он. - У меня всю дорогу брезенты мокрые были! Если ты, сучий сын, не будешь их мочить, как я мочил, башку оторву! Чтоб стволы не раскалялись!
Нарастающим свистом возвестило о своем приближении ядро. Грохнуло над головой. Громадный брус, показавшийся Казарскому черным, мелькнул в глазах. Казарский почувствовал удар в голову и жестокую боль во всем теле. Понял - падает навзничь.
Меркнущее сознание просветлело. Из беспамятства его достал чей- то истошный крик:
- Дохтура! Дохтура! Командира убило!
Крик оборвался. Прочная глухота подавила все звуки, даже рев орудий «Реал-бея».
Казарский не знал, долго ли, нет ли лежал он на палубе. Его привело в себя странное покачивание, ощущаемое всем телом. Он заставил себя открыть глаза. Четыре матроса несли его на руках, очевидно, в его каюту. Небо дымилось и клубилось, перемещая пороховые валы. На стеньге грот-мачты, на самом верху, был оторван рей, хлопал под ветром покосившийся кусок паруса. В голове гудело. Пересиленным движением руки Казарский приказал матросам, чтоб его опустили на палубу.
Тотчас над ним возникло бледное, растерянное лицо доброго Кочеткова. Ему не понравилась угнетенность фельдшера, - плохо, когда беда с командиром лишает подчиненного веры. Бригом уже командовал Скарятин, хладнокровный, скорый, решительный. Но мачтовым у грот- мачты стоял штурман Прокофьев. Морское дело - искусство. Дельный штурман должен быть докой в своем штурманском деле, но не может быть докой и в парусах. Непорядок, непорядок, когда штурман у парусов. Неужели так плохи дела на «Меркурии»? Если так плохи, то командиру не до фельдшера. Что он там говорит, добряк Кочетков? Говорит, стоять нельзя? Говорит, ходить нельзя? Говорит… Казарский отстранил Кочеткова. И поразился. Словно Кочетков был не фельдшером, не человеком, а тяжеленной дверью, с трудом отодвигаемой. За дверью то ли коридор, то ли труба диаметром в два человеческих роста, - сквозина, вся в протуберанцах ослепляющего свечения. Светлый ветер втягивал Казарского внутрь коридора. Только ступи, только сделай шаг, и тебя понесет неведомо куда потоком света. И сам ты, теряя плоть, теряя физическую тяжесть тела, поплывешь, превращаясь в световой поток. «Смерть зовет», - понял Казарский. Но и «Меркурий» не отпускал. В прерывистых просветах сознания возникла мысль о распоряжении, которое надо бы успеть сделать. Успеть - прежде чем ступить в зовущий и притягивающий тоннель. Палуба норовила уйти из-под нетвердых ног, - как будто бриг качал ураган. Казарский добрался, кем-то поддерживаемый, до Скарятина. Отвел его с дороги, - опять «отодвинул» тяжеленную дверь. И опять за Скарятиным высветился тоннель. Весь внутри в сквозных протуберанцах, в вихрях свечения. Из его нескончаемых далей тянул мощный ветер, втягивая командира внутрь тоннеля. Смерть звала настойчивее, гневалась, - не терпела непослушания. Казарский добрался до своих бомбардирев-ювелиров, - Корнеева и Лисенко. Хотел сказать, что надо бы попробовать унять разбушевавшегося младшего флагмана турецкой эскадры. Но не мог разомкнуть спекшиеся губы. Смерть, дышавшая из-за спины, уже запечатала рот. Казарский только рукой показал бомбардирам в сторону кормы. И все так же, кем-то поддерживаемый, сам двинулся в корму. Бомбардиры оставили бортовые карронады. На корме из ретирадных пушек палили Семенов и Тимофеев, черные от копоти. Все тем же слабым, пересиленным движением Казарский отстранил их от ретирад. Взглянул на Корнеева и Лисенко налитыми кровью, мутнеющими глазами: «Ну же, братцы, сделайте то, чего, кроме вас, сделать некому…»
Корнеев припал глазом к планке наводки.
Выстрел, - Корнеев и Лисенко срезали фор-брам-рей.
Еще выстрел, - срезали левый нок фор-марса-рея (верхние части фок-мачты).
Третьим выстрелом бомбардиры разнесли руслень «Реал-бея» (площадку снаружи борта, по которой бегут снасти, удерживающие фок-мачту).
Мачта «адмирала» качнулась.
Как перышки с подбитой птицы, пооблетели лиселя (косые паруса) «Реал-бея».
И захлопал на «султане» провисший мешковиной фор-марсель.
И отпустил ветер, обессилил фор-брамсель.
И замотались на высоте - словно Корнеев и Лисенко ножами по ним резанули - топенанты (канаты).
Нос «Реал-бея» повело. «Султан» задрейфовал. Так же беспомощно, как в отдалении дрейфовал другой флагман, «Селимие».