Теперь, когда годы прожиты в этих местах, когда он привык к лесу, присмотрелся к нему, когда лес перестал казаться ему тайной, он может сказать, что кое-что знает о нем.
Знает, например, что лес меняется в течение дня: утром он тихий, словно очнувшийся ото сна, днем — веселый, шумный, пронизанный солнцем, а вечером — темный, таинственный. Лес бывает тоскливым — в ненастье, радостным — в солнечный день и чужим, настороженным — ночью.
Лес — царство природы, кладезь богатств. Как говорили в старину карелы: «Лес поит, кормит, он и веселит»…
Что же с тех пор изменилось в отношении человека к лесу? Пожалуй, ничего. И для Анатолия лес давно перестал быть загадкой: восемь лет отданы этому краю. Известны теперь даже такие подробности, что с руки знать лесничему или старожилу этих мест… Скажем, если вокруг растет лиственный лес, значит, климат теплый, а если хвойный — надо готовиться к суровым зимам.
Тут, в Карелии, в основном рос хвойный лес.
Он помнит все подробности первого года, прожитого на этой, казалось, затерянной далеко в глухомани, среди лесов и ржавых болот, заставе.
…Летняя зелень постепенно уступала место желтым и красным осенним краскам. Земля пахла мокрыми листьями и грибами; витали в воздухе и еще какие-то неуловимые знакомые запахи, какими обычно бывает полон предзимний лес.
Он как сейчас видит большой боровик с темно-коричневой блестящей шапкой у самой тропинки, ведущей от дома, где он разместился с женой, на заставу. Гриб казался старым и усталым. Его, конечно, видели все, проходящие этой тропой, но почему-то не срывали.
Анатолий чуть не задел его ногой, но тоже не нагнулся и не сорвал.
За ним следом шагал офицер комендатуры Осетров, который должен был представить нового замполита личному составу. Майор, щурясь, рассматривал новоиспеченного лейтенанта, словно пытался узнать: «Ну как, нравится тебе эта земля?..» Был майор на две головы ниже Анатолия и лет на двенадцать–пятнадцать старше его, круглый подвижный веселый человек. На обоих поверх шинели были надеты брезентовые плащи, полы которых ударялись о сапоги в такт шагам.
Несколько дней подряд, не переставая, шли дожди: то мелкий, словно просеянный через сито, еле улавливаемый, то крупный и сильный с тугими порывами ветра. Скрипели, покачиваясь, вершины тонкоствольных берез, мерно шуршала опадающая листва.
Неба давно не видно, все вокруг заволокло серыми тучами. Дождь бьет в лицо, вода стоит на вытоптанной тропинке, и они с майором тратят немало усилий на поиски более или менее подходящего пути.
— Тут и хода-то минут тридцать по хорошей погоде, а мы уже час топаем, — с досадой прервал молчание майор, посмотрев на часы со светящимся циферблатом.
Анатолий увидел только глаза майора, угольно-черные, цыганистые, поблескивающие из-под надвинутого на брови капюшона, и с усилием улыбнулся:
— Ничего, у меня это вроде боевого крещения.
Когда лес расступился и у опушки открылся их взору высокий зеленый забор с двумя красными звездочками на воротах, вид у них был такой, словно они только что вышли со дна морского.
Навстречу из укрытия шагнул часовой в таком же, как и у них, темно-табачного цвета плаще.
Анатолий отступил на шаг, за спину майора, и часовой скороговоркой отрапортовал старшему по званию офицеру.
Тем временем на крыльце появился начальник заставы Степан Федорович Шкред — высокий крепыш с юношеским румянцем на лице и пшеничными усами, которые почему-то не делали его солиднее. Он доложил обстановку и все трое, поздоровавшись за руки, прошли в дом.
Коридоры, видно, только что вымыли — на дощатом полу еще остались невысохшие пятна — и Анатолий с досадой подумал, что за ним и за майором потянется сейчас водяная дорожка, и он спросил:
— Где у вас сушилка?
Впрочем, майор и капитан Шкред уже направлялись туда, и Анатолий с удовольствием снял плащ, шинель, сапоги и, надев хранящие еще тепло печи валенки, почувствовал себя как бы заново рожденным.
В канцелярии, как и везде на заставе, были идеальные чистота и порядок. «Даже занавески на окнах», — успел отметить про себя Анатолий и поспешил за Шкредом, которому не терпелось показать «хозяйство» новому замполиту.
В спальном помещении было темно: окна зашторены, на трех кроватях, разметавшись во сне, спали после службы солдаты. Анатолий остановил взгляд на крайней койке, заметив на полу сплетенный из лоскутов коврик. «Наверное, жена капитана постаралась».
В ленинской комнате Анатолий внимательно осмотрел наглядную агитацию, обратил внимание на стенд «История пограничных войск округа». Подумал, что неплохо было бы завести альбом с фотографиями и короткими записями тех, кто посещал заставу. Подошел к полкам с книгами, взял одну, другую. «Хорошую литературу сумели собрать, молодцы», — отметил про себя. Включил и выключил свет: «Горит!» А ему ведь пророчили: можешь попасть туда, куда и лампочка Ильича еще не успела добраться… Есть свет, значит, будет и кино и многое другое, о чем он думал еще в училище.
— Пожалуйста, в столовую, — любезно пригласил капитан Шкред, и они все пошли за ним в небольшую, уютную комнату с нелепо выглядевшими здесь огромными арбузами и дынями на картинах.
Деревянные кругляши, ровно спиленные и подогнанные на трех стенах, напоминали интерьер скорее закарпатского ресторана, чем солдатской столовой, но капитан добродушно заметил:
— Солдатское творчество, я одобряю, когда для заставы стараются.
Стол был накрыт по всем правилам этикета: слева вилка, справа — нож и впереди маленькая ложечка.
Анатолий с удовольствием протянул стакан появившемуся в помещении повару, прося чаю.
— А вы хорошо обновили стенды в ленкомнате, а то ведь проверка будет скоро, — как бы между прочим заметил майор, перекладывая в свою тарелку кусочки мелко нарезанной селедки.
— Да уж постарались. Хотим в «отличники» выбиваться, — с подкупающей искренностью признался Шкред.
— А я бы снял эти нелепо глядящие на нас натюрморты, только дразнят людей… Здесь напрашиваются скорее охотничьи сюжеты, как вы считаете, Виктор Петрович? — спросил Анатолий майора, принимая от повара стакан крепко заваренного горячего чая.
— Это детали, дорогой товарищ лейтенант. Видели бы вы, в каком помещении жили здесь солдаты, пока не пришел сюда этот вот товарищ, — и он выразительно показал на Шкреда. — Степан Федорович, у тебя, знаю, фотографии сохранились, покажи молодому замполиту, пусть воспитывает солдат, так сказать, на живом примере. — После трех стаканов «пограничного» чая майор Осетров был в хорошем расположении духа, его тянуло к воспоминаниям и обстоятельным разговорам. Анатолий, напротив, чувствовал себя уставшим и ушел спать в отведенную ему комнату для приезжих как только появилась возможность удалиться так, чтобы это не выглядело неприличным.
— На одну ночь, — заверил его Шкред. — Вашу квартиру недавно покрасили, пусть запах выветрится.
Едва добравшись до кровати, Анатолий уснул. Как все военные люди, он привык просыпаться тогда, когда прикажет себе с вечера.
С вечера он наметил себе встать в шесть и попросить капитана познакомить его с участком границы.
Утро выдалось такое же пасмурное, как и накануне. Моросил мелкий дождь, и Анатолий, взглянув на небо, решил: «И нынче никакого просвета не будет».
Шкред уже был в канцелярии, как всегда бодрый, подтянутый.
— Ну, как спалось не новом месте? — спросил он Анатолия.
— Отлично, товарищ капитан, — ответил замполит, пожимая протянутую руку Шкреда.
— Ну, пошли, — сказал он так буднично, так обычно, словно они годами ходили вместе с Хрустовым на участок и сейчас рядовой запланированный выход, ничем не отличающийся от прежних.
Выйдя на крыльцо, Анатолий следом за капитаном надвинул капюшон, и они отправились в путь.