Праздники непременно проводили вместе, как правило, у них дома. Во время каникул ездили на строительство Нурекской ГЭС, в Ташкент. Ей хотелось, чтобы ребята больше знали, больше видели. Хотелось приобщить их к миру большого искусства. В Ташкенте решила сводить в оперу на «Князя Игоря». Перед этим рассказала содержание, пропела чуть ли не все арии. Впервые попав в театр, ребята легко воспринимали спектакль, наслаждались исполнением.
Потом назначили ее завучем, и окружили новые заботы. Классное руководство отпало, и она очень страдала от этого. Будто оторвали ее от чего-то очень дорогого, важного. Правда, в одном десятом классе осталась преподавать физику и математику. Толковые были ребята, но выпустить их она не смогла: мужа вновь перевели в другое место. Родители учеников сокрушались: дескать, нельзя оставлять выпускников на полдороге, но что делать — поехала с мужем.
В Ашхабаде в политехническом институте на кафедре физики поступила в аспирантуру. Тема: «Физика полупроводников». Сдала необходимый минимум, стала заниматься. Надо было ехать в Ленинград, набирать материал. «Знаете, — говорил руководитель, — вам дадут установку, наберете факты, а здесь будете обрабатывать их». Речь шла о полутора годах. Пришла домой, рассказала об этом мужу, он только спросил: «Ты хорошо обо всем подумала?» Много времени прошло с тех пор, часто возвращается Нина Михайловна к этому своему этапу в жизни и думает: в самом деле, если бы она настояла на своем и уехала тогда в Ленинград? Наверное, было бы то, что есть у подруг: наука, работа. А семьи нет. Смогла бы она прожить жизнь не такую, к какой привыкла: интересную общением с людьми, знакомством с театром, литературой, работой в школе? Вряд ли. Во всяком случае не была бы счастлива.
Маша наливала подружкам по третьей чашке чая, подкладывала абрикосового варенья, просила рассказывать дальше.
— А дальше что? — снова загорелась Алла. — На новой заставе все оказалось иным: благоустроенные квартиры, газ, прямо как в родном Таллине. Только за окнами другие картины: жгучее солнце, на горизонте — синие горы. А люди — смуглые, с гортанной речью, по-южному темпераментные.
Алле нравилась окружающая природа, понравилась и школа, в которой она стала учительницей русского языка, литературы и истории. Нравились живые, любознательные ребята. Она проводила в школе литературные вечера, иногда вместе с пограничниками. Изучала край, обычаи народа, со школьниками помогала убирать хлопок.
До сих пор стоит перед глазами огромное поле. Ровные, будто засыпанные снегом, полосы пересекаются арыками. И девушки в фартуках с бездонными карманами. Сколько надо было снежной ваты, прежде чем они наполнятся! А потом наступило время прощаться и с местом, и с учениками, и с хлопком. Надо было ехать сюда, на восток. Уезжала с огромным букетом роз, подаренным учениками, в легком пальто, щегольских полусапожках. Приехала — жуткий мороз. Немедленной первой покупкой были валенки и теплая шапка-ушанка.
— Уже три года живем здесь, и ничего, не жалуемся, — продолжает Алла. — Главное для человека — его работа, какие люди тебя окружают — такой и жизненный настрой. Мне нравится здесь активность женсовета, и вообще атмосфера дружеского внимания, поддержки, которая исходит от командования отряда.
Начальник отряда, начальник политотдела считают, что семья, женщины — большая их забота. От нее, от них зависит и жизнь и служба офицера. Кто бы из командования ни разговаривал с подчиненными, обязательно спросит, как живут, в чем нуждаются. Правильно смотрят на женсовет, как на еще один канал воздействия на людей, с которыми служат.
— А что вы думаете, женщина — это сила! — встав и театрально закинув голову, произнесла Нина Михайловна, и все трое дружно рассмеялись. — По-моему, мы забыли, зачем сюда пришли, Аллочка, — и они разбрелись по комнатам расставлять мебель и помогать Маше распаковывать вещи. Заглянувший было домой Степан Федорович, увидев эту женскую компанию, не стал нарушать идиллию и вернулся в штаб.
4
По своей натуре Степан Федорович любил живую некабинетную работу и даже штабную стремился соединять с практической деятельностью: поездки на заставы, встречи с людьми, проведение занятий в подразделениях считал необходимым условием успеха.
Уже первые командировки дали ему представление о том, насколько возрос за последние годы технический уровень охраны границы, как благоустроенно и удобно стали жить люди.
Самая дальняя от отряда застава неожиданно открылась из-за поворота дороги. Стояла она в густой зелени деревьев, так что сразу и не заметишь. И только потом находишь привычные глазу ворота с красной пятиконечной звездой, видишь часового у проходной. Сколько он повидал за свою службу в пограничных войсках застав! У каждой — свой командир, свое лицо, свой стиль жизни, — и все-таки что-то неуловимо общее было не только в их обличье, но и в самой атмосфере жизни. Высокая воинская выучка? Строгая подтянутость и дисциплина? Патриотизм? Чувство войскового товарищества? И это, конечно. И все-таки что-то неуловимое свое.
Известно, что любой дом хорош людьми, которые в нем живут. Аккуратны хозяева — опрятен и дом.
Степан Федорович с внутренним трепетом входил в двухэтажное здание из белого кирпича, где жили пограничники капитана Глазова. «Прямо дворец, а не казарма». Всюду образцовый порядок — и в помещениях, и на территории. Дежурная служба со множеством блоков управления в специально оборудованном помещении. Рядом — комната сержантов, канцелярия. Отсюда же двери ведут в спальные помещения. Они просторны, в них много света. У каждой кровати — коврик. На окнах — радующие глаз шторы. С другой стороны — вход в столовую. Здесь удобная современная мебель, на столах — вазочки с первыми полевыми цветами. И сервировка — не хуже, чем в кафе «Золотой Рог». Тут же хлебницы, приборы со специями. И компот пьют солдаты из фарфоровых кружек. Эти кружки напомнили Степану Федоровичу конфликт, произошедший на прежнем месте службы. Приезжает он как-то на заставу, а ему подают чай в алюминиевой кружке. В другое время он бы и внимания не обратил на такую мелочь, но начальник тыла отряда попросил, когда Степан Федорович уезжал в командировку: «Погляди, из чего на той заставе солдаты чай пьют, я туда недели три назад фарфоровый сервиз отправил, да есть сигнал, что кто-то боится пустить его в оборот: «А вдруг побьют?!»
Действительно, сервиз лежал на складе, а солдаты продолжали пить из алюминиевых кружек. Пришлось Шкреду кроме своих основных задач на заставе вмешиваться и в такие мелочи. Принесли со склада новые кружки; в первый день, правда, по старой привычке обращались с ними так же, как и с алюминиевыми, разбили несколько штук, а потом — ничего, научились беречь. Привыкли.
Все это Степан Федорович считал мелочами только на первый взгляд. И мебель, и окраска стен, и посуда, и цветы рождают у людей ощущение уюта, домашнего очага. Отсюда и хорошее настроение, бодрость личного состава, а это всегда вызывает стремление служить образцово и старательно.
— Ну спасибо, Глазов, — сказал Степан Федорович, когда они остались одни в канцелярии. — Хорошо у тебя, порядок. Забота о быте солдатском оборачивается заботой о службе, об улучшении показателей в боевой и политической подготовке, ты это знаешь не хуже меня… Спасибо, друг.
Глазов, невысокий, светловолосый, стоял перед Шкредом навытяжку и, довольный, моргал белесыми ресницами. К нему давно уже не добирался никто из начальства, и похвала майора Шкреда была приятна.
— Да ты садись, капитан, рассказывай, как у тебя налажена боевая подготовка, как организуешь занятия, тренировочные стрельбы. Где журнал учета?
Глазов, как обычно, неторопливо достал из стола небольшую толстую тетрадь, очень похожую на бухгалтерскую книгу, и подал ее Степану Федоровичу. Тот углубился в чтение, потом прислушался, спросил: «Что, у вас всегда так спокойно?» И только смысл сказанного успел дойти до сознания Глазова, как в коридоре запищал зуммер тревоги.