— Ну вот, дорогой, — дружелюбно сказал капитан Анатолию, — мне этот уголок леса еще хорошо проверить надо. Вы в состоянии двигаться, а то я отправлю вас сейчас с нарядом на заставу, они как раз сменяться должны.
— Степан Федорович, обижаете, — только и смог выговорить Анатолий и с усилием улыбнулся.
Ему было ясно, что капитан — человек выносливый, тренированный, он и не такое может выдержать, и Анатолий сожалел лишь о том, что пока не может похвастаться тем же.
Анатолий оглядел себя, Шкреда — оба обрызганные грязью, мокрые — и рассмеялся:
— Ну и видик же у нас с вами… Хуже, чем у мокрых куриц!
— Ну уж нет, я на курицу никак не похож, — воспротивился Шкред. — Пусть и мокрый, но петух. Петух! — капитан от души рассмеялся и поднял вверх указательный палец.
Легкая шутка взбодрила обоих, они прибавили шагу.
Уже темнело, когда они вышли на дорогу к заставе.
— Жена, наверное, и не ждет меня сегодня, — начал Шкред свою душевную тему. — Она, Анна Ивановна моя, уж и не спрашивает, когда вернусь. Чуть что — тревога или еще какие команды — сама оружие подает и не говорит ничего. Жена на границе, это, товарищ лейтенант, сами понимаете, что такое.
2
Анна Ивановна Шкред, тридцатишестилетняя жена начальника заставы, была воплощением трудолюбия, доброжелательности и того домашнего уюта, который может создавать далеко не каждая женщина. Она все умела: выстирать белье, приготовить обед, вовремя накормить детей, найти интересную книгу, улыбкой встретить мужа. И делала все быстро, с любовью.
У нее сноровка рабочего человека и руки художника. Как-то не было в магазине свечей, а электричество от заставского движка гаснет в доме после двенадцати, так она, недолго думая, сама сделала свечи. Намочила суровую нитку в керосине и залила расплавленным воском.
И огурцы выращивала зимой — научилась еще в Заполярье: посадит в фанерный ящик семена, удобряет, поливает их, и такие побеги, вырастали — все окно прикроют листвой, будто это не огурцы, а виноград вьется. Весной немалый урожай собирала. В День пограничника всей заставой окрошку со свежими огурцами ели.
До замужества она была членом комитета комсомола швейной фабрики: работала и училась.
Однажды ей поручили провести новогодний вечер в подшефной воинской части. Со свойственной ей рабочей хваткой она организовала и оркестр и подарки и объявила новогодний карнавал… Многим запомнился тот Новый год, тот вечер… А ей — особенно. Тогда на вечере она встретила своего Степана.
Симпатичный старший лейтенант сразу покорил ее. Несмотря на молодость, он уже успел повоевать. Участвовал в боях на Северо-Западном, Брянском, Воронежском фронтах, был дважды ранен. На его груди ордена — Отечественной войны II степени, Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги»… Анечка сразу и навсегда полюбила Степана и не мыслила себе жизни без него. Через год после свадьбы родилась Светка. А потом молодая чета Шкредов поехала, как они тогда выражались, «в суровые условия». Восьмимесячная Светка после тридцатиградусной жары оказалась на сорокаградусном морозе. Из края вечного солнца, фруктов они попали в мрачную заполярную ночь.
Анна Ивановна долго помнила эту бесконечную дорогу: самолетом до Ленинграда, потом поездом до Мурманска, а потом на машине, в метель, до комендатуры. На деревенских розвальнях подкатили к заставе.
Офицерский домик на заставе долго пустовал: предшественник Шкреда не вызывал жену из Москвы, все надеялся на перевод. Вскоре так и вышло, он уехал. В домик вселился старший лейтенант Шкред с семьей.
Утром Аня и Светка проснулись в новом доме (Степан Федорович ушел рано на службу) и увидели иней на стенах. Не привыкшая топить печь, Аня забыла закрыть задвижку, и все тепло из дома выдуло.
Пришлось учиться жить в новых условиях самостоятельно.
Сначала жутковато было на новом месте: вокруг лесистые сопки, сосны стонут — будто нарочно пугают. Да что там! За дровами пойдешь, а оттуда дорогу уже так заметет, что не доберешься. Холодно, неуютно, одиноко. Порою казалось, не вынести всего этого.
Аня — человек общительный, все время на людях привыкла быть, а тут лес да лес, и человека свежего не увидишь. Радовалась каждому приезжему как ребенок. Всех, кто добирался до заставы, за родню считала. Не знала, куда посадить, чем угостить.
Помнит, как однажды артисты Ленинградского театра оперы и балета приезжали. Одна актриса подозвала Светочку и спрашивает: «У тебя подружки есть?» «Нет», — отвечает Света. «А почему?» «Потому что у солдат нет девочек и мальчиков». «Поедем тогда с нами?» «Нетушки», — и подбежала к пограничнику, спряталась за него. Тот взял ее на руки: «Не бойся, Светик, ты наша. Мы тебя никому не отдадим».
Через четыре года у Шкредов родился Алешка. Как начал ходить — так с тех пор на заставе, пограничную фуражку не снимал с себя, все его называли: «Наш Алешка, сын заставы!»
Анатолий помнит свой первый визит к Шкредам, когда он, приглашенный «на пельмени», впервые переступил порог дома командира. Тогда его поразила чистота и рациональность быта капитана. Ничего лишнего в доме не было — только то, что необходимо, без чего нельзя обойтись. За маленькой ширмой — две койки для детей, покрытые пикейными розовыми одеялами. У хозяев — раскладная тахта с двумя игрушечными мишками по углам. Стол, этажерка с книгами, радиоприемник и цветы. Много цветов.
Анна Ивановна разрумяненная, в домашнем платье-сарафане, заканчивала стряпню и, мило извиняясь «за вид не для гостей», быстро скрылась за ширмой.
Через несколько минут она появилась в темной юбке с белой кофточкой в нежных цветочках, слишком просторной, как показалось Анатолию. Потом он догадался: жена капитана ждала ребенка и пыталась до времени скрыть это от постороннего взгляда.
— Здравствуйте, Анатолий Николаевич, — пропела Анна Ивановна, — а я говорю своему: «Познакомь да познакомь с новым замполитом», — а он все отмалчивается да отмалчивается… А тут на тебе, и переодеться как следует не успела.
— Ничего, ты у меня во всех нарядах хороша, — радостно и счастливо глядя на жену, сказал Степан Федорович и прошел в глубину комнаты посмотреть, как спят дети. Такой же довольный вернулся он к столу.
— Ну как, Анатолий Николаевич, привыкаете?
— Такая у нас профессия, надо привыкать! — смеясь ответил Анатолий.
Между тем на столе появилась огромная чаша с только что вынутыми из подсоленного кипятка пахучими пельменями. Опытная рука хозяйки и помаслила и уксусом полила в меру. И хренку в свекольном соусе поставила на любителя.
— Наверное, до заставы запах дошел! — с удовольствием проглотив первый пельмень, заметил капитан.
— А мы с Пономаренко их на всю заставу налепили, — не удержалась Анна Ивановна, — тем более, что у Крутова сегодня день рождения.
— Знаю, — принимая нарочито серьезный вид, сказал Степан Федорович, — на боевом расчете вчера поздравляли, но пельмени, по-моему, у нас на заставе не были сегодня запланированы, а, Анатолий Николаевич, так я говорю?
— Так точно, — подыгрывая командиру, говорил Анатолий Хрустов.
— А я люблю твоего Крутова, ты же знаешь, захотелось как-то выделить ему этот день, порадовать пельмешками…
— И кого только ты у меня не хочешь порадовать, голубушка ты моя, — не стесняясь лейтенанта, по-семейному откровенно сказал Шкред.
— Была бы возможность — всех бы радовала!..
— Да ты и так помощница моя первая… Помнишь, как начинали мы тут с тобой, как трудно было нам? — вдруг неожиданно спросил Шкред жену.
Очевидно, это была одна из любимых тем капитана, и он с присущей ему откровенностью начал:
— Человека, Анатолий Николаевич, понять надо. Так — нет? Это только на первый взгляд они одинаковые, солдаты-то. А потом и лица их вырисовываются, и характеры… Не знал я поначалу на этой заставе, за что браться: и служба нехорошо шла, и боевой подготовке внимание надо уделить, и дисциплине… Говорят, дисциплина с мелочей начинается, с умения подчиняться.