— Как он мне надоел, туман этот! — ворчал рядом Степан, не забывая оглядывать окрестности. — Кир, как у тебя?
— Пока, вроде, всё чисто, — Кир настороженно прислуживался к совиному мечу.
Они спокойно дошли до города, правда, идти пришлось по лесу, дорога была забита людьми и повозками, телегами, пешими и конными, уснувшими прямо на дороге.
— Опять под телегами лазить придётся? — Степан рассматривал множество людей, буквально штурмовавших ворота, да так и застывших в тумане.
— Да, похоже, а то вот и пробка. Натуральная, древняя, конно-тележная, — вздохнул Кир.
В город они и правда попали с трудом. И протискивались мимо замерших людей, и по телегам шли и под телегами тоже.
— Одно хорошо! Можно не опасаться, что тебя лягнут, — с удовольствием заключил Степан, пролезая между ног крупного гнедого коня. — А так бы и костей можно было бы не сосчитать.
В царские терема они добрались, как ни странно, довольно легко, царь сидел на престоле, подперев голову правой рукой, и глядя на десяток шутов, да так и уснул.
— Чего-то он и не собирался никуда? — удивился Степан.
— А куда? — Катерина с сочувствием смотрела на царя. — Люди в город бежали, надеялись, что сказка известная, и она выдержит, не пустит туман. А ему-то куда бежать? Охохонюшки. А дочка-то где?
— Тебе царя мало? Он же тоже герой сказки, — удивился Кир.
— Всегда лучше знать, откуда тебя может смыть потоком слёз, — вздохнула Катерина и отправилась осматривать терема. И чем больше шла, тем больше удивлялась. — Вот странность какая, шутов тут как-то очень уж много!
— Так ты же сказку помнишь? Царь кого только не звал, чтобы дочку развеселить! — Кир эту сказку любил. Бабушка её часто читала.
— Да, это как раз понятно, только… — Катерина осматривалась по сторонам и пожимала плечами. — Только, по-хорошему, они должны были толпиться у царевны, а они везде!
И правда, вокруг было множество шутов и шутих, обвешанных бубенцами, с трещотками и бубнами, даже с парой медведей на ремешках, всё яркое, такое яркое, что даже в глазах рябило и много! Слишком много!
— Кать, ну что ты застыла? — Степан обходил карлицу в ярком скоморошьем колпаке и с двумя дудками в руках.
— Погоди… В сказке было сказано, что царевну в жёны обещали тому, кто её развеселит! А тут, смотри, сколько шутих! Ну, что ты смотришь? Шутов женского рода. Ты же рядом с такой стоишь! Они долго на Руси были, при царице Елизавете Петровне, да и позже тоже, и Екатерина Вторая про дворе их привечала!
— Да, действительно, хватает и этих, как их… Шутих, — кивнул головой Кир. — И какой нам от этого прок?
— Не знаю пока, — Катерина шла, оглядываясь, пытаясь найти, где же находится царевна, и едва не прошла мимо терема, затерявшегося среди других, ярко расписанных, вызолоченных. Терем как терем, на крыльце нежная роспись — полевые колокольчики. — Тут она, — решительно позвала Катерина мальчишек.
— С чего ты взяла? Тускло как-то для царевны. У них тут вон всё какое!!! — Степан повёл рукой на яркие даже в тумане цвета, которым могли похвастаться остальные строения.
— А вот поспорить могу! — Катерина чувствовала, что какая-то идея уже крутится в голове, только пока до конца уловить её было сложно. Девочка толкнула дверь и вошла в терем. Никаких шутов, шутих и бубенчиков. В горнице на лежанке у печи сидя спит пожилая женщина с кошкой на руках, в кувшине на столе несколько веток рябины с тяжёлыми красными гроздьями и желтыми листьями. Печь красивая, изразцовая, нарядная, но опять же, не слишком яркая. Катя прошла по остальным помещениям, за ней удивлённые мальчишки.
— Странно, словно в другом царстве оказались, — сказал, наконец, Кир.
— Именно, — кивнула Катерина, открывая дверь в светлицу, где они и увидели царевну-Несмеяну. Очень красивая, тонкие черты лица, большие ярко-голубые глаза, русая длиннющая коса, сидит, действительно, пригорюнившись, и платок в руке держит, но никаких уж таких потоков слёз, кадушек и кадок с наплаканной ею солёной водой, сырости и плесени вокруг не наблюдается. Светлица ничем не расписана, светлое дерево, из него же сделаны и лавки и столы, и сундуки с поставцами. И одета царевна неярко. Белый опашень с воротом, выложенным жемчугом и голубыми лалами, такие же зарукавья. Очень ей идёт!
— Слушай, а может, это и не она вовсе? — засомневался Кир. — Чего-то мне казалось, что она более, ну рыдающая, что ли…
— Она, она, — кивнула головой Катерина. — И плачет она, по-моему, не от того, что истеричная или меланхоличная, а просто потому, что её с малолетства развлекают очень уж бурно да активно. Папенька её весельчак, по-моему, а дочь более спокойная, задумчивая, тихая. Слёзы, это уже как самозащита.