— Крупного?
— Да. Селианская империя, как поговаривают, раза в два крупнее фарийской. Если бы они не были так слабы на море, то богоравному засранцу, — тут Димарох зло усмехнулся, — стало бы не так весело.
— А что значит — избирают императора? Разве власть не должна переходить от отца к сыну?
— Не в случае селианцев. Жители востока странные. Они считают, что император — всего лишь первый, среди равных. А потому, когда старый правитель умирает, его место занимает другой — избранный заново, но я об этом уже говорил. Как жители моей любимой Атериады выбирают городской совет, так знатные селианские дома определяют императора. Простой же люд в империи низведен до состояния скотов, коими, безусловно, они, как и все жители восточных сатрапий и являются.
Итриада, слушавшая внимательно, неожиданно спросила:
— На что следует обращать внимание?
— Отличный вопрос, — тут же понял ее актер. — В первую очередь следует знать, что у селианцев нет свободных людей. Каждый служит кому-нибудь.
— Все рабы? — удивился Трегоран.
— Нет. Слуги. Это большая разница. Если господин плох, слуга может уйти. Раб — никогда.
— Если не сбежит.
Димарох заглянул в глаза юноше и кивнул.
— Если не сбежит, да.
— Значит и нам придется стать слугами?
— Конечно. Если повезет, то самого императора.
— Расскажи про их воинов, — попросила Итриада, по-настоящему заинтересовавшаяся народом востока.
— Изволь, дочь рыси. Как я говорил, их корабли плохи. Пехота — тоже. Ее набирают из крестьян. Пехотинцев много, но толку от них почти нет. Это вам не железные фарийские легионы или фаланги моих родных городов.
— Почему же тогда их не завоевали? — спросила северянка.
Трегоран знал ответ на этот вопрос, но ему тоже было интересно услышать мнение атериадца, жителя страны, которая столетиями воевала с восточными соседями.
— Конница, — даже не выговорил, а благоговейно выдохнул Димарох. — На свете просто нет всадников лучше, чем селианцы. Говорят, что их благородные рождаются в седле, в нем живут и в нем же умирают. Никто больше не способен так стрелять на скаку! Один раз в жизни я видел, на что способен селианский всадник, и, поверьте, ни за что не хочу оказаться в армии, противостоящей им. Осадные машины, магия, стрелы с дротиками — все будет бесполезно. Их луки бьют на добрых триста шагов. Селианцы, если это нужно, просто рассыпаются по полю боя, закидывая врагов стрелами и с легкостью избегая прямых стычек. Они могут так сражаться даже не часами, а днями, уводя врагов все дальше и дальше вглубь страны, ослабляя тех и не давая ни мига передышки. Рано или поздно даже самые стойкие падут. Не под градом оперенной смерти, несущейся с высот, так от изнеможения.
— Ты говорил, что у них большая библиотека. Империя сведуща в науках?
— Да, насколько я знаю. У них есть свои инженеры и поэты, врачи и богословы. Тут селианцы ничем не отличаются от нас. Извини, Итриада, — он повернулся к девушке, — но варварами их называют исключительно из-за непонятного языка, они — не дикари. Жители востока даже близко не похожи на обитателей севера, строящих деревянные города и одевающихся в шкуры животных.
Северянка гневно сверкнула глазами и произнесла:
— Мы многого не умеем, но это не делает нас зверьми.
— Конечно. Просто нужно понимать, что Селианская империя — древнее, возможно — древнейшее государство в мире. Мы воевали с ними, когда ни о Фаре, ни о Тимберии, ни о Таверии даже слышно не было.
Эти разговоры позволили немного развеяться и скоротать время. Однако ни на секунду Трегоран не забывал, кто сидит у троицы на хвосте, и маленький отряд нещадно погонял лошадей, стараясь если не увеличить отставание преследователей, то, хотя бы, сохранить дистанцию.
И все же, она сокращалась. Да, Трегоран не мог видеть фарийцев, укрытых чарами, зато замечал отдельных людей, выходивших из-под защиты чародеев, к тому же достаточно точно научился определять место, вокруг которого возводился барьер.
Когда вдалеке замаячил мрачный серый пейзаж Мертвых земель, разрыв сократился до половины дня, и беглецам приходилось то и дело оборачиваться, чтобы проверить — не несется ли за ними галопом десяток всадников. Те не спешили, уверенные в собственной безнаказанности и этим стоило воспользоваться.
Фарийцы так были уверены в том, что их жертвы предпочтут пленение неизбежной и мучительной — как они полагали — гибели, что не озаботились поставить прикрытие у границы. А ведь они могли бы! Трегоран был совершенно уверен в этом.