С этого дня он перестал далеко отходить от стоянок, и выходил из тела лишь для того, чтобы нашинковать очередную толпу Безликих, которых с каждым пройденным шагом становилось все больше и больше. Трегоран начал даже сомневаться, что сможет постоянно пробиваться через эти плотные ряды шевелящейся черной массы, при взгляде на которые сразу же вспоминались невероятные толпы теней, преградившие им путь на юг.
Все свободное время он тратил на установку разнообразных магических ловушек. Занятие это настолько увлекло юношу, что тот стал изобретать новые заклинания, комбинировать уже имеющиеся, прятать одно в другом, и все для того, чтобы причинить как можно больше вреда проклятым преследователям. Трегоран не знал, получили ли те хоть один из его подарков, молодому волшебнику нравилась сама мысль о том, что фарийцы вынуждены тратить время на преодоление его преград, получают раны, а может и гибнут.
Наверное, лишь эта уверенность позволяла юноше, высохшему точно скелет, держаться на ногах. Постоянная волшба выпила из него все соки, однако Пламя духа горело в груди молодого чародея как никогда ярко, и он ощущал это.
«Не понимаю, что со мной происходит», — думал он на третий вечер после боя с магами, когда троица друзей оставила очередной лагерь и двинулась в путь. — «Я уже давно должен был свалиться от истощения, перегореть, а продолжаю идти и сражаться».
И не он один действовал на грани своих возможностей — Итриада буквально из ничего умудрилась соорудить несколько ловушек, которые разместила с поразительной изощренностью. Опять же, Трегоран сомневался, что враги все-таки попадутся в них, надежда утешала и дарила силы для того, чтобы двигаться вперед.
А еще он продолжил видеть сны. Каждый раз — кошмар, заставлявший вскакивать с криком, каждый раз — новое мучение. Лишь однажды Трегорану приснился осмысленный сон, продолжение того, первого видения.
Очередной монстр догонял молодого человека в незнакомом городе, поймав того на огромной площади, заканчивающейся высокой стеной, отправил чародея в пасть, и тот опять очутился в странном дворце, куда его забросило и в прошлый раз.
На сей раз он оказался в обширном рабочем кабинете, который был богато обставлен и заполнен всевозможными книгами и свитками. И тут оказались «старые знакомые» Трегорана — правитель и его советник. Правитель немного постарел и в целом выглядел не слишком бодрым — щеки ввалились, на лбу залегла глубокая складка, в глазах плескались боль вперемешку с отчаянием.
— Как думаешь, за что боги наказывают нас? — спросил он у советника.
— Кто знает волю небожителей, о великий?
— Ты прав, никто, — правитель вздохнул. — Значит, Раалиш пал?
— Да, о великий.
Правитель наклонился к столу, на котором была разложена большая карта и, взяв небольшой опал, положил его, отметив что-то.
— Получается, что восток страны потерян окончательно?
— Да, о великий, — в голосе старого советника слышалась нескрываемая боль.
Правитель со вздохом поднял голову от стола и огляделся. На миг его взгляд пересекся со взглядом Трегорана, и в голове юного чародея раздалось:
«Бич богов. Убийца тысяч. Опустошитель. Как много имен и как много боли» …
Чародей вздрогнул.
— Кто со мной говорит? Где ты?
Но ответа не последовало. Правитель же, после небольшой паузы, продолжил:
— Ты что-то недоговариваешь, я чувствую.
Советник потупился.
— Твой брат…
— Что не так с Анатианом?
Старик кашлянул.
— Говори!
— Есть сведения о том, что он планирует заговор. Хочет завладеть короной.
Губы мужчины сжались, а лицо побледнело — от ярости, понял Трегоран.
— Ты уверен?
Советник кивнул.
— Ты ведь понимаешь, что все эти годы нам удается сдерживать Аттала только благодаря таланту Анатиана?
— Понимаю. Но я ведаю и другое, о великий. Прости мою дерзость, но мы с тобой знаем, что он такое, — старик заговорил громко, с жаром, словно стараясь таким образом придать словам больше веса. — Люди для него лишь инструменты. Власть, вот то, что твой брат жаждет больше всего на свете.