Чернее черного был мир вокруг. Но конечная цель была в глубине этой темноты. Казалось, мы – фонарик подводного удильщика, самый яркий предмет в этой вечной ночи, за которым беззвучно ползет невообразимый ужас – сам удильщик. Если бы не внутренний пестрый мирок звездолета, где всё еще кипела жизнь, возможно, мы бы решили, что ослепли, и все воспоминания о цветном и светлом – лишь фантазии. Что мы были слепы всегда.
Как проникая в микромир, оказываешься в нигде, так и в макромире теряешь любые ориентиры – размеры пространства, количество времени, осознание самости. Тогда я понял: наш экипаж и судно выдержит что угодно. Кроме Ничто.
«Артурия» всё ещё была на автопилоте. Корабль шел осторожно, словно ощупывая пространство вокруг себя. Мантис суетился.
– Вот и конечная цель. Но здесь ничего. В этом ничего – ничего!
Капитан, что оставался в задумчивости всё это время, наконец ожил. Мы услышали его голос по общей связи:
– Я принял решение. Мы дойдем до конца нашего маршрута. Мне неизвестно, что будет дальше. Но если не мы, то кто? Мы станем первооткрывателями, либо ошибкой, на которой будут учится остальные. Сегодня запишите домой сообщения. Возможно они будут последними в вашей жизни. Мы стартуем в условную полночь.
Полночь мы с Нери встретили за нашим столом вместе с Силки и Тео.
00:00. Темная пустыня никуда не двигалась.
00:01. Ничего не изменилось.
00:10. Что-то ведь должно произойти? Мне кажется, что многие разочарованы происходящим. Точнее НЕ происходящим. Кто-то рядом вздохнул с облегчением.
Тишину прервал ИИ. Кто-то из офицеров сделал передачу информации на большую громкость: «…вышли за пределы. Дальнейшая навигация затруднена». Затем голос капитана перебил: «Поздравляю, команда, мы вовне. Между галактическими нитями – в межпространственном измерении, так сказать».
Ребята непонимающе переглянулись. Хотя я видел по глазам Силки, что всё он понял.
– Но ничего ведь не произошло? – то ли спросила, то ли возмутилась шепотом Тео.
– Мы совершили переход?! – другие ребята из отрядов засыпали вопросами некоторых старших офицеров, что находились здесь же в пищеблоке. – Что дальше? Почему «Артурия» ничего не объявила? Мы точно “вовне”?!
– Да нет никакого перехода. Просто дырка в носке… – я был недоволен. Как – так ничего нет? За иллюминатором картинка не поменялась. Ничего не поменялось. Там за пределами ничего нет?! Обидно!
Вместе с Нери я отправился на капитанский мостик.
– Ну что, Индра, что за пределом возможности? – спросил капитан, как только я вошел.
– Ничего. – ответил я раздраженно. Я хотел много чего спросить и сказать, но слова не шли с языка. Выдавив сложную эмоцию на лице, я извинился и откланялся.
«Артурия» зажила в сонном дне сурка.
ИИ каждый сутки повторял: «Анализ завершен. На радаре чисто».
Оставалось только добавить – выхода нет. Звездолет мог повернуть обратно, но было принято решение – только вперед. А впереди действительно было ничего. Следующего такого “прохода” не предвиделось. Информация из этого пространства не передавалась даже на отдаленные спутники Урбоса.
Орбитальный день тянулся невыносимо долго – взгляду некуда было упасть. Всё, что было внутри «Артурии» и так замозолило глаз за все годы экспедиций. И теперь раздражало буквально всё.
Принес на обед своему отряду мандаринов. Кажется это их порадовало.
– …теперь мне кажется, что мандарины спасают человечество. – Услышал я краем уха, проходя как-то мимо по коридорам кают для отдыха. Заходил я сюда крайне редко. Как раз нес немного цитрусов из своего террариума в общаг.
Кажется, это был ассистент Мантиса, третий пилот.
Я остановился у стены, уткнувшись в нее носом.
– Скажи спасибо, что он здесь. В других экипажах нет лейтинантов с РАС, да с такими талантами. – Перебил его кто-то.
Услышав шуршание близко ко входу, я быстро положил мандарины на пол и ушел к себе.
«На радаре чисто».
На четвертый день ИИ неожиданно заявил: «Всё без изменений».
Сегодня практически всему экипажу капитан разрешил отоспаться. Поначалу мы очень обрадовались, но когда разошлись по каютам, поняли, что вероятно, это повториться снова. И снова.
Я оторвался от своих записей. Мы с соседом по каюте – Силки – грустно переглянулись. Минерва единственная оставалась умиротворенной. Иногда я часами разглядывал ее кольцевые пятна на шкуре, тыкая пальцем ей в пушистый бочок.