— Где там? — спросила Наташа Павловна и вдруг все поняла, зажала рот рукой, чтобы не закричать, и скорыми шагами, уронив стул, который оказался на дороге, вышла из комнаты.
Иван Сергеевич тоже все понял, словно бы отрешился и замолчал, как бы желая все горе принять на свои плечи, но горе, к сожалению, было одно на всех, и каждому хватило с избытком, только Мария Семеновна все еще таращила глаза на взъерошенного, вконец сбитого с толку Сокольникова, и вдруг глаза у нее округлились, как у обезумевшей птицы, она припала к плечу Ивана Сергеевича, бесконечно повторяя:
— Нет... Не-ет... Не-е-ет...
Иван Сергеевич погладил ее по голове, тихо сказал:
— Ступай к ней... Помоги поплакать.
Мария Семеновна схватила его за руку, прижалась щекой, и Иван Сергеевич ощутил, что рукав стал мокрым. Она сидела так, не двигаясь, минут пять, потом оперлась о плечо Ивана Сергеевича и шатающейся походкой вышла. Иван Сергеевич поднял глаза на Сокольникова.
— Мы от войны, а она за нами. — Он тягостно помолчал. — Он что, Игорь-то, сгорел?
— Ушел с теми, кого уже нельзя было спасти. А мне приказал с оставшимися держаться на плотиках.
— Он что же, Игорь-то, сам ушел?
— Сам...
Иван Сергеевич прошаркал к шкапчику, позвякал там рюмками — руки стали плохо слушаться, — поставил их на стол, достал темную бутылку, поглядел на свет.
— Тут и всего-то по наперстку. Да ведь нам только помянуть. — Иван Сергеевич разлил коньяк по рюмкам. Сокольников поднялся. — Прости, Игорь, если чего не так, — сказал Иван Сергеевич. — Прости, что я здесь, а ты там. Прости, что такого вырастил тебя. Прости, что иначе ты не мог. Прости, сын.
— И меня прости, — сказал Сокольников.
— Тебе виниться не за что... Ты приказ выполнял. Спас всех?
— Кого поручил, спас...
— Проснется Катеришка, ей ведь тоже придется сказать... А что скажешь? Отец в прочном корпусе. Вот так-то — в прочном...
— Так промерзли за эти трое суток... — виновато сказал Сокольников. — Холод будто в костях застрял.
— Врачам надо показаться.
Сокольников нацедил себе чаю, сахар забыл положить, но ложечкой помешал и неожиданно украдкой улыбнулся.
— Так я из госпиталя и удрал. Игорь велел к вам первым прийти, сказать, чтобы простили его. Он иначе не мог. Там оставались моряки, и у них тоже были дети и семьи. Я просился вместо него. У меня никого нет. — Сокольников отставил чашку в сторону. — Не позволил… Не разрешил... «Приказываю вам». Всю жизнь мы с ним были на «ты», а тут сразу — и «приказываю», и «вам».
— Приказ — дело суровое.
Скрипнула дверь, и на пороге появилась Наташа Павловна, волосы ее были зачесаны гладко, глаза слегка припухли, но слезы своих следов на щеках не оставили.
— Вас-Вас, — сказала она ровным голосом, — я постелю тебе на кухне.
— Видишь ли... — сказал Сокольников и замолчал.
— Наташа, он сбежал из госпиталя, чтобы... Одним словом, он должен быть там, — сказал Иван Сергеевич и тоже замолчал.
— Не неволю, — сухо заметила Наташа Павловна.
И Сокольников поразился ее самообладанию: два месяца назад они отпраздновали ее день рождения — Наташе Павловне тогда стукнуло двадцать два года, и она, хотя и была уже матерью, все еще казалась девчонкой, непосредственной, какой бывает молодая женщина, у которой шалость еще не стала кокетством. Они и имя-то ей такое придумали: не Наташа и не Наталья Павловна, а Наташа Павловна.
— Если ты чего-то еще не сказал, доскажешь потом. Вы громко разговаривали, и я из комнаты все слышала.
— Мы тебя не оставим, — сказал, поднимаясь, Сокольников.
Наташа Павловна усмехнулась, и усмешка у нее получилась горькая-горькая и мудрая.
— Как вы можете меня не оставить, если он оставил меня...
Впервые Наташа Павловна назвала мужа «он», и это опять поразило Сокольникова, он вдруг понял, что не знал эту женщину, которую еще вчера не принимал всерьез. «Да полно, — почти кощунственно подумал он, — любила ли она его?»
Не обращая внимания на Сокольникова, который все еще не решался уйти, Наташа Павловна спросила Ивана Сергеевича:
— У нас есть место на кладбище?
— Место-то есть... Только нам хоронить там некого.
— Там мы ему и поставим памятник. У нас с ним есть деньги. Мы их откладывали на мебель.
— Наташа Павловна, у тебя же ребенок, — невольно сказал Сокольников.
Наташа Павловна помолчала.
— Ты все хорошо продумала? — спросил Иван Сергеевич.
— Ах, Иван Сергеевич, да чего же тут думать, когда и так все ясно как божий день. А ты, Вас-Вас, на самом деле иди в госпиталь. Там тебя, наверное, уже обыскались, — Наташа Павловна повела глазами по стенам, по потолку. — А мы уж тут как-нибудь отсидимся в своем прочном корпусе.