Накормив Катеришку, Наташа Павловна увела ее укладываться, а Мария Семеновна начала собирать вечерний чай в гостиной. Чаевничали они обычно долго, обсуждая свои и людские новости. Наташа Павловна долго не выходила, и Мария Семеновна с Иваном Сергеевичем терпеливо ждали ее, за чай не принимались, хотя есть очень хотелось. «Чего она там копается?» — с неудовольствием подумал Иван Сергеевич, опять надев очки на нос и принимаясь за газету, в которой прочитал не только все информации, но успел просмотреть и все статьи.
— Что-то Василий Васильевич давно не заглядывал к нам? — вздохнув, сказала Мария Семеновна.
Иван Сергеевич поднял очки на лоб.
— Лето — пора учений. По гостям разгуливать некогда.
Мария Семеновна переставила чашки, глянула в сторону.
— Сладилось бы у них... — сказала она тихо. — И нам он не чужой.
— А это не нашего ума дело, — сердито возразил Иван Сергеевич. — Теперь от своих детей бегут...
— Не век же ей возле нас сидеть.
— И опять не нашего ума дело.
Скрипнула дверь — Иван Сергеевич заметил, что с некоторых пор в доме заскрипели полы и двери, лето ли сухое стояло, а может, к дому подкрадывалась старость, — вошла Наташа Павловна в новом платье, модно подчеркнувшем ее фигуру, с ниточкой кроваво-красных кораллов на шее, с кровинками рубинов в мочках ушей. Было видно, что Наташа Павловна принарядилась тщательно, продумав все до мелочей, и хотя волосы по-прежнему зачесала гладко, строгости в ее лице как будто поубавилось, и вся она стала обворожительно-чистой. Глядя на нее, Иван Сергеевич невольно крякнул, а Мария Семеновна спросила чужим голосом:
— Ты куда-то собралась, голубушка?
— Нет, — сказала Наташа Павловна, — я пришла пить чай. И мы сегодня будем чаевничать долго-долго. — Она села к столу и сразу принялась хозяйничать. — Давеча вы, Мария Семеновна, мне стихи читали, а я слушала вас и все думала, что пять лет назад именно в этот день мы с Игорем познакомились. Надо же какое совпадение. Тогда я была молоденькая. Мне только стукнуло семнадцать, я закончила училище и мечтала стать пианисткой. — Она подала чашку Ивану Сергеевичу. — Как давно это было...
Иван Сергеевич принял чашку, поставил ее и озабоченно спросил:
— Может, и мне форму надеть?
— Сиди уж, — сказала Мария Семеновна теплеющим голосом. — Ведь не ты же познакомился с Наташей в тот день. Ты даже не вспомнишь, когда со мной начал женихаться.
— Жизнь прожили, — проворчал Иван Сергеевич, — так чего уж о жениханье вспоминать.
Наташа Павловна провела пальцем по краешку чашки и загадочно — немного грустно, немного виновато — улыбнулась.
— А я сегодня вспомнила, — сказала она, — и так тепло стало. И больно. Что же я раньше-то об этом не вспоминала?
— И я вспомнила. Разбирала бумаги и вспомнила, — заметила Мария Семеновна. — В Мраморном мы познакомились, на танцах. Это на Васильевском острове. Иван Сергеевич уже четыре галочки на рукаве носил.
— У тебя тогда платье было в горошек. И синий жакет.
— Помнишь, значит.
— Уж больно платье заметное было. Я, собственно, на него и пошел. Лицо смутно видел, а платье — хорошо.
Мария Семеновна усмехнулась:
— Куда уж заметнее... Тогда все в горошек ходили.
В окнах потемнело. Заря еще недолго золотилась сквозь листву, но скоро и она стала гаснуть. С моря долетел протяжный рокот, оно словно бы вздохнуло, потом снова донесся его вздох, и все смолкло.
— Мария Семеновна, — попросила Наташа Павловна, — почитайте еще те стихи. Пожалуйста, если вам не трудно.
— Сделай, Маша, милость, — сказал и Иван Сергеевич.
Мария Семеновна подперла рукой щеку, пригорюнилась.
— Уж и не знаю, — тихо промолвила она.
— Читай, Маша, — повторил Иван Сергеевич, — читай, раз публика просит.
Там, на камне, Мария Семеновна невесть чему разволновалась, здесь же голос у нее был ровный, она уже и не вспоминала ничего, и не переживала, и Наташа Павловна подумала, что все хорошо в первый раз, а всякое повторение, как бы лишенное свежести, теряет свое очарование.
«Да-да, — думала Наташа Павловна. — Только одна...»
Иван Сергеевич слышал сегодня впервые чтение Марии Семеновны и вдруг увидел ее той, прежней, в платье в горошек и в синем жакете, когда он, курсант училища имени Фрунзе, подлетел к ней по паркету Мраморного зала, как только оркестр заиграл «Рио-Риту».